Литературные реликты

Копался сегодня вкладовке и наткнулся на древнюю пыльную папку. Вытащил, отряхнул, залез внутрь...
Это оказались мои старые, давно забытые юношеские рукописи. Желтые "газетные" листы, текст, набранный на старой, механической печатной машинке (о том, что такое "компьютер", я в то время вообще еще с трудом себе представлял). Помню, после пары-тройки часов работы за такой машинкой, пальцы становились настолько тренированными, что казалось - ими теперь можно ломать доски!.. :-)
Начал листать - и "завис" аж до вечера, роясь и перечитывая!..
Как, оказывается, интересно - вернуться в прошлое и посмотреть со стороны на себя - "тогдашнего", глазами себя - "сегодняшнего"...
Ради прикола, решил отсканить парочку этих "опусов" и прогнав через "FineReader", выложить их на всеобщее обзрение (сильно не бейте, мне тогда было-то всего 16-17 лет)...
Кстати, занятно обратить внимание на дату первого из рассказиков... ;-)
Да-да, вот ТАКОЕ вот творилось тогда в моей 16-17-летней башке!..


Заглянуьть в мою 16-летнюю башку...


~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

УЖАС ТЕРРОРА



     ...«Или война есть сумасшествие, или ежели люди делают это сумасшествие, 
то они совсем не разумные создания, как у нас почему-то принято думать»...

Л.Н.Толстой.



Дорога. Грязная проселочная дорога. Вокруг тянутся унылые поля, моросит дождь. Телега медленно ползет по размокшей глине, колеса поскрипывают. Завернувшись в грязную, насквозь промокшую шинель, я дрожу от холода. Винтовка бесцельно валяется на соломе и от мерного покачивания телеги тихо, но упорно, скатывается к краю. Ну и черт с ней! Пускай падает.
Как сильно изменилась земля. На обочине то и дело попадаются трупы без сапог, в серых, как у меня, шинелях. Некоторые валяются на дороге, приходится ехать прямо по ним. Черт возьми, как это неудобно — ездить по мертвецам! Проклятые!.. Хотя что там, зря я их ругаю...
Мужик, правящий лошадью, встрепенулся и боязливо поежился. Оглянувшись, я замечаю, что к нам приближается верховой.
— Мерзавец! — голос мой глух и слаб, он не услышит.
— А ну, стой! Стой, кому говорят!
Мужик начинает виновато бормотать, я молча протягиваю свои документы. Патрульный долго в них копается, что-то выискивает.
— В госпиталь? — в голосе его ненависть.
— Демобилизован… — в моем отчаяние.
Он еще долго изучает бумагу, недовольно нас оглядывает и, потыкав штыком в солому, разрешает ехать дальше. Эх, взять бы винтовку, да всадить ему пулю промеж лопаток. Нельзя...

...Ужасный котлован. Какого черта меня сюда занесло? Я ползу, карабкаюсь, стараюсь вылезти наружу. Потоки грязи стекают прямо на меня, винтовка болтается на спине и тянет книзу, а наверху гарцуют всадники. Господи, да ведь я не один. Вокруг полно народу — таких же как я солдат. Они тоже лезут наверх, барахтаются в потоках грязи. Всадники смеются, стреляют по нам не жалея патронов...
Но мне повезло. Почему? Почему судьба второй раз щадит меня? Я не хочу! Это тьма, ад, здесь невозможно жить! Рослый детина связал мне за спиной руки и теперь тащит куда-то. Длинная серая улица, насквозь пропитанная унынием, а с неба моросит дождь. Все тот же противный мелкий дождь. Время остановилось, мы все умрем. Да нет, по сути дела мы уже умерли…

…Дом...
…Дом — дым — дам...
…По морде дам!..
— По морде дам, гадина! — орет генерал.
Он вскакивает и с бешенством набрасывается на скорчившегося в углу, связанного человека. Он колотит его по голове шомполом, пинает тяжелыми сапожищами до тех пор, пока тот не превращается в сплошное кровавое месиво и не затихает. Тогда генерал выхватывает шашку и с безумным, искаженным злобой лицом начинает ей рубить бесформенное тело. Зажмуриваюсь и отворачиваюсь к стене. Какая же тварь затеяла эту войну? Гражданская, да? Нет, так не бывает. Сальвадор Дали... Какой бред! Нет, не так надо, совсем не так. Больше мерзости, крови, серости, дождя, грязи, разутых трупов, вшивых шинелей, траншей, колючей проволоки!.. Хотя, что говорить, ведь там только предчувствие...

Моя очередь. Теперь я. Длинный коридор, серые обшарпанные стены. А вон там... Да,я был там. За решеткой постоянно горит красный свет. Кто знает, что такое красный свет? Никто! Знаю, что никто. Он гадок, противен, он сводит с ума, а если сутками не дают есть и спать, да все это время душу буравит пронзительный писк... Это смерть. Сумасшествие и смерть! Череп, балахон, разлагающийся покойник и крысы. Везде крысы! Лежит солдат в рваной шинели, ноги без сапог, а вокруг крысы. Бегают, жрут. И красный свет немыслим без крыс. Они никогда без крыс не обходятся, они сами словно крысы!..

Завели в комнату. Убьют? Мне все равно!
Стоит колонна людей. Меня пристраивают в самый хвост. Я на одном конце, а на другом — белый халат выковыривает скальпелем у людей глаза. Нет, он выковыривает их вилкой и бросает в кучу. Но зачем?!
Целая куча человеческих глаз в углу...
Кто знает, как это ужасно?!
А-а, понял! Это и есть истинное лицо террора. Эта куча окровавленных шариков — сам террор!..

...Я сижу под огромным роялем и катаю по полу пластмассовую черепаху на колесиках. На крышке рояля стоит поднос с шампанским. Какой-то офицер заигрывает с дамой, одетой в белое. А я катаю по полу проклятую пластмассовую черепаху. Мне дают тарелочку с глазами. Я их ем. Я ем глаза — ем террор. Я герой!..

...Опять котлован. Грязь пытается смыть меня вниз, а черепаха уже там. Она меня ждет, хочет сожрать!..

...Скрипучая телега. Дождь. Винтовка, подкатывается к краю. Черт с ней, пускай падает. На что она мне теперь? Все равно мы все мертвецы. И этот лохматый мужик мертвец, и я. Я и мужик...
Из леса выбегает солдат. Хочу схватить винтовку.
Нет, не успеть!
Он колет меня в живот. Колет пикой. Я вздрагиваю и... просыпаюсь.

Сон!
Только сон! Но какой кошмарный!..
Неужели такое возможно и наяву? Нет, это глупо. Быть того не может! Все мое тело дрожит. И вообще, гражданская война была давно, я тут ни при чем!
Странный шум за окном. Выглядываю и цепенею от ужаса — грохоча, по улице едут танки.


31 августа 1991г.
г. Ижевск. 

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~



БОЛЕЗНЬ
(Литературный образ) 




Осень. Пасмурная желтая осень. Желтые листья, полуголые деревья. Пустая квартира. Темно. Пламя свечи дрожит — в окно дует холодный ветер. По стеклу барабанит дождь, капли стучат по жестяному карнизу. Протяжный далекий гудок, чьи-то торопливые, шлепающие по лужам, шаги. Полная пепельница окурков, комната потонула в дыму. По стенам пляшут призраки — свеча... В комнате темно, никого нет. Я один. Стол, стул, мысли. Мысли далеко, не здесь. За окном ночь, дождь. Темно...

Медленно бреду по пустынным улицам, кругом лужи. Свет фонарей отражается на мокром асфальте. Дождь моросит, моросит без конца. И пустота, пустота, пустота... Улицы пусты, никого нет. И здесь я один, я везде один! Промокли ноги. Тишина, только шепот дождя... Машина. Куда она едет, зачем? Люди... Живут, наслаждаются, ездят. Как они вообще могут жить? Жить так, как живут! Долго стою на перекрестке, никого нет. Блестят мокрые рельсы, мигает светофор. Сыро. Иду дальше. Куда я иду? Где я? Ночь.

Старые дворы. Высокие кирпичные колодцы с бесконечными рядами темных окон, ржавыми водосточными трубами, облупившимися массивными скамейками. Сколько лет этому двору? Не знаю... Дворы. Здесь дворы, а там — пустота. Пустота в душе. Я ни о чем не думаю, сижу. Просто сижу. Голые деревья, дождь. Это осень. Никуда не хочу уходить. Откидываюсь на спинку лавочки и долго смотрю в серое небо. Мелкие колючие капли хлещут по лицу, холодные струйки стекают по щекам и капают с подбородка. Глубина...

Милый незнакомый подъезд. Холодные ступеньки. Щекой прижимаюсь к шершавой стене. Как приятно. Никого нет, я один. Воспоминания... Знал ли я ее тогда? Нет, не знал. Ее тогда и не было, не было для, меня. Как жалко! А потом кладбище, небольшая могилка и белый мраморный памятник. Я люблю ее могилу, люблю ее саму, ту, которую совсем не знаю и которую обрел только здесь, на кладбище, когда увидел этот памятник. Я живу, а ее нет... Нет?.. Нет!! Глаза слипаются, мимо промелькнула чья-то тень. И без того тусклая лампочка меркнет, подъезд погружается в темноту. Чувствую только холодные ступеньки, шершавую стену, чье-то незримое присутствие. Глаза слипаются...

...Та же серая осень, те же дождь, холод. И слова: «...палач рубит лед на реке, рубит лед на реке...». Вертится, вертится, вертится! Бывшая когда-то, почти такая же ночь. Душная прокуренная кухня, стол, покрытый грязной скатертью, чашки с недопитым чаем, полная окурков пепельница. «Повторяю тебе, опасностью для личности является не одна лишь авторитарная власть, тоталитаризм, но вообще любая власть, и демократия тоже...» — чей-то бредовый, бессмысленный голос. Скрип половиц, темный коридор, огонек вдали. Кто-то приближается и в дверях появляется она. Нет, не она, а та, другая. Белый саван, распущенные волосы. В руках лампадка. «Ты любишь, любишь меня. Я знаю! Не томись здесь, не пропадай. Ведь ты чахнешь, здесь все черное и бессмысленное. Пошли же со мной, пошли...». Зловещий шепот, прикосновение холодной руки...

Вздрагиваю и просыпаюсь. Весь дрожу, на лбу выступили капли холодного пота. Слава Богу, чувствую, как повеяло сухим теплом от батареи. В открытую дверь подъезда слышен шум дождя, гулко отдающийся на лестничных площадках. Пыльное, наполовину разбитое окно. Что это?.. Наверху хлопнула дверь, кто-то спускается. Испуганно вскакиваю и выбегаю на улицу.

Свежесть, прохлада. Вдыхаю воздух полной грудью. Дождь, ночь, серое небо. Бреду по улицам. Никого нет. Ярко горят витрины магазинов и газетные киоски. Свет фонарей отражается на мокром асфальте. Электричество. Я промок насквозь. Ерунда! Скоро дойду, скоро дом. Скоро?..

Дождь барабанит по стеклам, форточка распахнута. Слышно, как кто-то шлепает по лужам. Прижимаюсь лбом к холодному стеклу, курю. Небо уже светлеет, свеча оплыла и давно потухла. На столе горит не нужная теперь лампа. Громко тикает старый будильник. Серое хмурое утро.

Зачем все это, для кого?..


8 октября 1992г.
г. Ижевск. 

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~



И такого "добра" - целая папка!..
Удивительно, кстати, что она вообще уцелела, так как в конце 90-х еще три такие же папочки с аналогичными рассказиками я собственноручо отволок ночью на пустырь и устроил там из них ритуальный костер... :-)