Кометы

  

 

 

Человек есть нечто, что нуж­но преодолеть.

 

Фридрих Ницше.

 

 

 

– Любая ситуация в жизни носит конфликтный характер. Вы не на­хо­дите?

– Я?! С какой это стати?

– Извините, если  чем-то  расстроил  вас, но мне показалось… Мне показалось, что у вас…

– Душа не на месте? Да, она действительно не на месте. Вернее на месте, но совсем не на том, где ей бы следовало находиться.  А вам-то какое дело?

– Еще раз прошу прощения.

– Ладно. Прощаю.

– И все-таки, что вами движет? Откуда в вас столько необ­ъяснимого и в то же время бессмысленного, направленного из ниоткуда в никуда. Это что, стало нормой жизни?

– Ну вот, опять вы за свое!

– За свое, за ваше… Все это лишнее. Мне просто хочется знать, что вами движет?

– Ноги мною движут, когда я иду. Мотор с колесами, когда еду в автобусе…

– Ой, перестаньте! Не надо.

– Не надо?! – (довольно грозно).

– Не надо. – (умоляюще).

– Ну, хорошо, не буду.

– Огромное вам спасибо, – (облегченно), – это было очень великодушно с вашей стороны. Не ожидал. Честное слово, не ожидал!

– Ладно, чего уж там… – (смущенно, но не без некоторого самодовольства).

– А теперь представьте себе: едет по полю трактор…

– Представил, действительно едет.

– Вы  стоите  неподалеку  и  смотрите  на  него. Какой у вас возникает при этом вопрос?

– Извольте: «где бы двадцатку до получки достать?».

– Нет, я имею в виду: по поводу трактора.

– Ах, трактора… Ну… Ну, скажем, какого он цвета?

– Да нет же! Цвет вы и так видите. У вас возникает вопрос: а что это за трактор? Чем он тут занимается? Зачем? Понимаете – зачем?! Почему?!!

– Это только у вас такие идиотские вопросы могут возникнуть при виде трактора. А я думаю о том, у кого бы деньжат до получки занять?

– Э-эх, да что с вами разговаривать! Вы же деревянный. Вас же не прошибить ничем!

– Хм!.. – (очень самодовольно). – Хм! Хм!! Хм!!!

– А-аа, провалитесь вы все! Горите вы все синим пламенем! Мне-то что? И  почему я должен вечно решать чьи-то проблемы? Мне что в этой жизни, больше всех надо что ли? К черту! К чертовой бабушке! К чертовому дедушке!!.

– Тихо… – (испуганно). – Тихо! Тс-с!!.

– Что? – (озадаченно).

– Вы слышите? Слышите?!

– Ни фига я не слышу.

– Не может быть. Там, слева. Шипение…

– Ах, шипение… Это кометы.

– Кометы?

– Да, именно кометы. Доигрались. Я же вас предупреждал.

– Кометы… Так скоро?..

 

 

 

 

…и как обычно было чертовски холодно. Вили забежал в подъезд, а Ныш и Тюка остались снаружи, как бы на стреме. Ладно хоть сюда замок не врезали, – думал он, с чувством невероятного облегчения застегивая ширинку, – поссать человеку и то негде. А здесь ничего. На ночь можно будет сюда забуриться. Стекла на окнах целы и батарея вроде бы греет. Все лучше, чем по подвалам околачиваться.

Когда он вышел обратно на улицу, Ныш уже куда-то исчез. Тюка стоял один и от нечего делать ковырял в носу острой сосновой щепкой. Отвесив ему затрещину, Вили вырвал щепку и, зашвырнув ее далеко в сугроб, потащил Тюку со двора. Тюка не сопротивлялся. По всей видимости, ему было абсолютно все равно, что  проис­хо­дит. Возможно, он даже не понимал, что все происходящее происходит именно с ним, Тюкой. Миновав подворотню и выскочив на мостовую, Вили опустил его в канализационный люк, принял оттуда бутылку чего-то мутного, запечатанного сургучом, и вернувшись на тротуар, медленно побрел в сторону гастронома. Тюку было немного жаль. За те несколько часов, что они провели вместе, Вили даже успел привязаться к нему. Хороший парнишка. Молчаливый и что самое главное, совершенно бесхитростный. Нет, надо было просить за него больше. Продешевил. Ох, проде­ше­вил!

 

В отчаянии он всплеснул руками и едва не выронил зажатую под мышкой бутылку. Вовремя поймал, охнул и трясущейся рукой засунул ее поглубже в карман ватных штанов. Вот так. Так-то лучше. Так-то надежнее. А Ныш – сволочь ползучая. Сразу было видно, что ничего хорошего от него не дождешься, но чтобы так сподличать!.. – Вили покачал головой. – Сбежал перед самым… А, впрочем, ладно. За него и половину того, что стоил Тюка не дали бы. Туберкулез, геморрой, вшивость повышенная… Черт с ним!

Зайдя в гастроном, Вили направился прямиком к хлебному отделу. Быстрым шагом подойдя к прилавку, он нагнулся и с урчанием впился зубами в одну из булок, выложенных на нем. Продавщица охнула, очередь из семи человек, выстроившихся у кассы, охнула ей в ответ. Нисколечко этим не смущаясь, Вили развернулся и не выпуская булки изо рта, комично размахивая руками, бросился наутек. Несколько придя в себя, продавщица уже открыла было рот, чтобы поднять тревогу, но один из мужчин, стоявших в очереди, мягко ее остановил:

– Не надо. За булку я заплачу, – и уже не скрывая восхищения, добавил, – во дает! Т-твою мать, а!..

Никем не остановленный, Вили выскользнул из магазина и, засунув так бесцеремонно украденную булку поглубже за пазуху, заковылял вниз по улице. Все, что нужно для жизни, у него теперь было.

Темнело. С неба повалил снег. Начали зажигаться фонари. Благополучно разминувшись с милицейским патрулем, Вили свернул в небольшой скверик. Это было одно из его любимых мест. Как правило, сюда никто никогда не заходил. Выбрав скамеечку почище, он уселся на нее и, взломав на бутылке сургучную печать, присосался к горлышку.

Сивушная жидкость приятно обожгла глотку, разлилась по пищеводу и блаженным теплом наполнила все тело. Вили наслаждался. Разве может быть на свете что-нибудь лучше глотка этой божественной жидкости? Разве что-нибудь дает большее удовлетворение телу и приводит душу в такой восторг?!. Нет! Если и существуют под этим небом подобные вещи, Вили о них ничего не известно. А раз неизвестно, значит и нет ничего такого. Нету и все! Он достал из-за пазухи теплую булку и с благоговением откусил от нее небольшой кусочек. Хорошо. Господи, до чего же хорошо!..

В дальнем конце сквера показалась фигура. Темный силуэт продирался сквозь снежную завесу и направлялся, по всей ви­ди­мос­ти, прямо сюда. Крайне пораженный таким поворотом со­бы­тий, Вили замер. Настороженно пошмыгал носом, засунул булку обратно под телогрейку, подальше спрятал бутыль. Человек под­ходил все ближе и ближе.

– Сидим?

Это был мужчина лет сорока, прилично одетый, но какой-то уж больно помятый и заросший.

– Сидим?! – переспросил он, уже более настойчиво.

Вили неуверенно кивнул. (Черт его знает, что от такого можно ожидать).

– Ну и правильно. И я присяду.

Мужчина действительно опустился на скамейку рядом с Вили и протянул ему широченную ладонь в черной кожаной перчатке:

– Василий.

– Вили, – пискнул Вили, с собачей осторожностью пожимая ее.

– Вилли? – не понял мужчина.

– Нет, просто Вили.

– Ну и хорошо, – ответил незнакомец после короткой паузы. – Хорошо. А я Вася.

Познакомились.

– Комету-то видал? – спросил мужчина, помолчав еще минуту-другую.

– Какую комету? – с испугом воскликнул Вили.

А про себя подумал: господи ты, боже мой, только кометы мне сейчас и не хватало.

– Не знаю какую. Прилетела, говорят какая-то. Была бы ясная погода, мы бы ее в момент отыскали. А так, сам видишь, – он ткнул указательным пальцем в небо, – снежит.

– Снежит, – эхом отозвался Вили.

Ни с того, ни с сего мужчина вдруг размахнулся и треснул Вили по морде.

– Снежит?! – в исступлении заорал он и повторил эту нехитрую операцию еще раз.

Пискнув что-то нечленораздельное, Вили вскочил и бросился вон из сквера. Он несся так, словно его ошпарили кипятком, несся, ничего и никого вокруг себя не замечая. А мужик и не собирался пускаться за ним в погоню. Едва Вили исчез, он встал, и как ни в чем не бывало, зашагал в том же направлении, откуда пришел.

Впрочем, ничего этого Вили не видел. Свернув за угол, он пробежал узким темным переулком, сходу проскочил какую-то подворотню и только оказавшись в хорошо знакомом ему подъезде, остановился, чтобы перевести дух. Здесь он почувствовал себя в относительной безопасности. Уф, кажется пронесло! Он похлопал по карманам, сунул руку за пазуху и с ужасом обнаружил, что булка, к которой он успел так привязаться, исчезла.

В первое мгновение им овладел страстный порыв. Ему захо­те­лось сейчас же, сию же минуту броситься назад, чтобы по горячим следам найти, подобрать, вернуть потерянное! Но это только в первое мгновение. Второе мгновение принесло с собой воспо­минание о страшном Васе, а третье – твердую уверенность в том, что никакой булки ему, в принципе, и не надо.

– Бог с ней, в самом деле. Что я, без булки что ли не проживу?..

И бормоча под нос что-то утешительное, Вили полез под ба­та­рею. Сухое тепло обволакивало его, принося с собой мир и спо­кой­ствие. Вили засыпал. Нет, – рассуждал он в полудреме, – пожалуй, там, в сквере, я был не прав. Лучше глотка сивухи может быть теплая батарея…

Сон наваливался на него. Но прежде чем его глаза окончательно сомкнулись и он провалился в небытие, каким-то боковым зрением Вили заметил в противоположном углу лестничной площадки нечто не совсем обычное. Прямо из бетонного пола, сияя и пере­ли­ваясь, вырастали кристаллы. Продолговатые прозрачные камни пра­­вильной геометрической формы, шипя и разбрызгивая в разные стороны огненные искры, вытягивались и увеличивались в раз­мерах, словно живые. Вот ни хрена себе!.. – только и успел по­ду­мать Вили. В следующее мгновение сон окончательно раздавил его и все существующее превратилось в ничто…

 

 

 

 

…когда он проснулся, было еще темно. С наслаждением по­тя­нув­шись, Вили нажал кнопку звонка и бодро соскочив с кровати, пробежался по комнате. Сам раздвинул  тяжелые портьеры на окнах, сделал несколько упражнений. Через минуту в дверях по­я­вил­ся Симон.

 

– Кофе, господин Вили, – сообщил он, полусонно расшаркиваясь и осторожно устанавливая поднос на столик рядом с кроватью.

– Ага! – Вили хлопнул в ладоши и потер их одна о другую. – Что с факсом из Каира?

–  Еще не было, господин Вили. Задерживается.

– Ага-а… – Вили нахмурился. – Ладно. Спасибо, Симон. Можете идти.

Все еще пошатываясь со сна, старик вышел.

Вили посмотрел на часы. 7:36. Рановато. Впрочем, ничего. Это даже лучше. Целых полчаса в запасе. Он быстро выпил кофе и, насвистывая что-то веселое, побежал принимать душ. В 8:17 он уже сидел на заднем сиденье своего «Континенталя».

– Как спали, господин Вили? – осведомился шофер.

– Спасибо, нормально.

Вили поморщился. Уволить что ли этого недоумка? – рассеянно подумал он. – Какое его собачье дело, как я спал!

– Про комету слыхали?

– Какую еще комету, что ты несешь?

– Не знаю какую. Прилетела, говорят, какая-то. Примета есть такая, что если…

– Галактион, да? – перебил его Вили. – Подними стекло и смотри на дорогу. Хватит болтать, не такси ведешь.

– Прошу прощения, господин Вили, – спохватился водитель. – Виноват.

Он нажал кнопку на передней панели  и стеклянная пере­городка, отделяющая его от салона, медленно поползла вверх. Вили потянулся, зевнул и достал из внутреннего кармана пиджака небольшую коробочку.

– Комета… – весьма добродушно пробормотал он. – Совсем народ обалдел…

В коробочке лежали кристаллы. Прозрачные продолговатые камни, переливающиеся в полумраке всеми цветами радуги. Лицо Вили расплылось в блаженной улыбке. Что это были за камни, он толком не знал. Да и на кой это нужно – знать?! Цена, о которой он договорился с покупателем, его вполне устраивала, а все остальное не имеет никакого значения.

Кристаллы сверкали.

Аккуратно закрыв коробочку, Вили убрал ее обратно в карман.

– А ты говоришь комета… – бессмысленно пробормотал он, зажмуриваясь от удовольствия.

Навстречу ему вышел сам господин Инк.

– Здравствуйте, здравствуйте. Очень приятно, – весь он так и рассыпался в приветствиях. – Вы пунктуальны, как никто другой. Приятно иметь с вами дело.

Вили посмотрел на часы. 9:07. Действительно пунктуален, – подумал он с некоторым самодовольством. – Пожалуй, даже чересчур. Надо было опоздать минут на двадцать-тридцать.

– Привезли? – Инк замер в выжидательной позе.

– Разумеется, – Вили не удержался и положил в его раскрытую пасть лимонную дольку.

– Вот.

Он достал коробочку и аккуратно опустил ее на стол. Медленно пережевывая лимон, Инк так же аккуратно взял ее в руки, при­открыл и даже взвизгнул от удовольствия. Изжеванная лимонная корка вылетела у него изо рта и, описав дугу, благополучно приземлилась на соседний столик.

– Скажите, – поинтересовался Вили, – это ваш ресторан?

– Нет, – господин Инк закрыл коробочку и опустил ее в карман своего фартука. – Это ресторан моего босса.

– Интересно, кто же вы такие? – как бы в задумчивости про­бор­мотал Вили.

– Вот чек, – Инк аккуратно выложил на стол белый пря­моугольный конверт, – восемь с половиной, как догова­ривались.

– Нет, а кто вы все-таки такие?

– Неважно. Этот ресторан – наш. Кушайте. Сегодня мы вас угощаем.

– Ладно. Не хотите отвечать, не надо. Сам все узнаю.

 Вили забрал чек. Восемь кисленьких, – пела его душа, – восемь кисленьких, кисленьких-зелененьких… Господин Инк исчез так же незаметно, как появился. И очень хорошо! – подумал Вили. – И очень это даже кстати… Все его существо охватил какой-то сумасшедший восторг. Сегодняшняя сделка была самой крупной из всех, которые он когда-либо проворачивал. Самой крупной и самой легкой. Черт побери, теперь факс из Каира ничего не решает! Теперь диктовать условия буду я! Я!!.

– Господин Вили, – к столику подошел официант, – вас к теле­фону.

– К какому телефону? – не сразу понял Вили.

– Пойдемте. Я провожу.

– К телефону?.. Не надо, я сам.

Он встал и направился к заднему выходу.

– Дверь налево, – донеслось ему вслед.

Пустое помещение. Коридор, освещенный несколькими неоно­выми лампами. Поворот… Странно, почему не позвонили на тру­бу?.. – промелькнуло у него в голове, и в следующее мгновение он получил по этой самой голове тяжелым тупым предметом (воз­можно, обыкновенной совковой лопатой).

Очнулся Вили со смутным воспоминанием чего-то приятного и невероятной тяжестью в области затылка. Со всех сторон его ок­ру­жала темнота. Поза, в которой он себя обнаружил, показалась ему не совсем естественной. Точно сказать было нельзя, но создавалось такое впечатление, что его сложили втрое, а то и вчетверо, после чего тщательнейшим образом утрамбовали. Вили попытался пошевелиться, и сию же минуту голова дала о себе знать острой пронизывающей болью.

– Что за?!. – простонал он и только тут почувствовал тош­нот­вор­ный запах.

Воняло помойкой и пищевыми отходами. Не обращая внимания на боль, он собрался с силами и распрямился.

– Что за?..

У него начался приступ истерического смеха.

Стоял морозный солнечный день. Вили торчал, по пояс высовы­ваясь из мусорного бака, и хохотал. Из одежды на нем сохранились только носки, трусы и, как ни странно, галстук. Все остальное бесследно исчезло. Исчез и чек на восемь с половиной миллионов долларов. Исчез и сам Вили. Прежний Вили.

Он перевалился через край контейнера и, дрожа всем телом, заковылял прочь, сам не зная зачем и куда идет. Вывернув из подворотни на улицу, он слился с людским потоком. Электронное табло над проходной завода высвечивало 12:31. Время, когда обычно Вили находился на теннисном корте…

 

 

 

 

…очнулся он только на перекрестке у светофора, едва не попав под машину.

– Ты что, придурок, совсем охренел?! – заорал водитель, высо­вываясь из окна и показывая Вили кулак. – На тот свет захотел, идиот недоделанный?..

 

Вили безмолвствовал. Таким незначительным и бессмыс­ленным показался ему этот инцидент по сравнению с тем, что тво­ри­лось сейчас в его голове. Что ему от меня нужно? – с удивле­нием подумал он, – чего он так разорался?.. Дико озираясь, он перебрался-таки на противоположную сторону улицы и тут же по­гру­зился в свои размышления снова.

Вечерело. Вили медленно брел по тротуару, то и дело натыкаясь на прохожих и ежеминутно извиняясь. Счастье, – думал он, – что такое счастье? Нечто абстрактное, эфемерное, желаемое всеми без исключения и недосягаемое в чистом виде практически ни для кого… Счастье, это не то, что тебя окружает, а то, как ты воспри­ни­маешь данное окружение. Человек может быть счастлив только в том случае, когда его внутренний мир находится в гармонии с ми­ром внешним.

– Вот что такое счастье! – воскликнул Вили вслух и сию же минуту провалился в открытый канализационный люк.

К счастью, внизу не оказалось ни острого металлического штыря, ни задвижки на сто пятьдесят, ни какого-либо иного подво­ха. Случись там нечто подобное – и даже страшно подумать, чем могла бы закончиться для него эта прогулка. Слава богу, все обошлось. Через пару минут он уже показался наружу, весь перема­занный грязью, но сохранивший на лице блаженную улыбку.

– Как слетали? – услышал он голос.

– Спасибо, нормально.

Вили задрал голову. Прямо над ним стоял человек. Мужчина лет пятидесяти, прилично одетый и с весьма добродушным, пожалуй, даже чуть простоватым лицом.

– Помочь? – учтиво осведомился он.

– Был бы вам весьма признателен.

Вили ухватил его за руку и, кряхтя, выбрался из люка наверх.

– Огромное вам спасибо! Вили, – представился он.

– Змеев Николай Петрович, – улыбнулся мужчина. – Давайте закроем это крышкой, пока еще кто-нибудь туда не загремел.

– Давайте.

Они ухватились за плоский металлический блин и аккуратно опус­тили его на место.

–  Ну вот, теперь порядок.

– Ага, – Вили достал расческу, повертел ее в руках и за ненадоб­ностью выбросил в урну. – Полный порядок.

– Простите, – осторожно поинтересовался мужчина, – вы сказали, вас зовут Вили?

– Да. Забавное имя, правда?

– Нет, отчего же… – Николай Петрович выпрямился и поскреб правой рукой свой гладко выбритый подбородок. – Просто мне показалось, что где-то я его уже слышал.

– Не представляю, где вы могли его слышать. Разве что в скандинавском фольклоре.

–  Вот как?! – обрадовался Николай Петрович.

– Вили, это один из трех богов, помимо Ве и, конечно же, Одина, ко­то­рые убили великана Имира, хаотическую силу, и создали из его тела весь этот мир.

– О-го-го!.. – пробормотал мужчина почтительно.

– Смею вас заверить, — поспешил добавить Вили, – что ни к од­но­му из этих богов, а равно и к поверженному ими великану лично я не имею ни малейшего отношения.

– Совпадение? – удивился Николай Петрович.

– Возможно. Хотя сам я склонен считать, что это тонкий намек.

Помолчали.

Вили веточкой соскребал с себя грязь, налипшую на него в ка­на­ли­зационном колодце, Змеев просто стоял рядом.

– Скажите, – не выдержал он, – как на ваш взгляд, зачем все это?

– Что это? – не понял Вили.

– Ну, это! – Николай Петрович обвел рукой пространство вокруг себя. – Зачем ваши боги убили великана и создали из него мир?

– Зачем?.. – Вили растерялся. – Ну… не знаю зачем. Создали, и ладно. И очень хорошо. Захотелось им сотворить что-нибудь эдакое...

Он щелкнул пальцами.

– Взяли и сотворили. На то они и боги.

– Ну, хорошо, им захотелось побаловаться, а мы-то тут причем? Они, видите ли, убивают кого ни попадя, а мы из-за этого мучайся!

– Что-то я вас не понимаю. Вы что, не довольны тем, что вам дали жизнь?

– Нет, – голосом обиженного ребенка ответил Змеев, – этим я доволен. Меня раздражает другое.

– Что же, если не секрет?

– Ответьте мне, почему я должен жить, не имея ни малейшего представления, зачем я живу и что мне в этой жизни делать? Разве это по-божески – преподнести в подарок такую дорогую игрушку и не удосужиться объяснить, как эта игрушка заводится и как ею сле­дует играть?

– Аа-а, – Вили прищурился и погрозил Николаю Петровичу пальцем, – вона вы как все перевернули. Вам, значит, надо все на блюдечке поднести, в рот положить, да еще и разжевать за вас. Не выйдет, товарищ дорогой! Не получится!! Сами должны искать, сами до всего додумываться. Для этого вас человеком и сделали, для этого вам в голову и положили мозги, а не просто, извините за грубость, насрали.

– Но как же свобода? – возмутился Змеев. – Где же справед­ливость?!

– Вот она, – Вили повторил жест Николая Петровича, то есть очертил в воздухе вокруг себя полусферу, – смотрите и внимайте.

– А если не внимается? – Змеев вытаращил глаза.

– Невнимательно смотрите, вот  и  не  внимается, – буркнул Вили. – Вам хочется знать, в чем смысл жизни? Так вспомните, что правильно поставленный вопрос уже сам по себе содержит ответ!

– Бе-ли-бер-да-а, – козлиным тенорком проблеял Змеев. – По-вашему получается, что смысл жизни в самой жизни?

Вили сложил на груди руки и с важностью подвигал нижней челюстью.

– Прежде, – сказал он, – нужно ответить на вопрос: а что же такое жизнь, в чем ее суть?

– А-а…  а в чем ее суть?

– А-а… а вот вы посмотрите вокруг себя внимательно, – пе­ре­дразнил его Вили, – и все увидите без посторонней помощи. Что вы видите везде и во всем?

–  Движение? – неуверенно пискнул Змеев.

– Движение! Но не просто движение, а целенаправленное. Обратите на это особое внимание, целенаправленное движение! А вот от чего к чему… Думайте сами. Я и так вам уже слишком много сказал. Думайте!

Вили круто развернулся и заковылял прочь. Остановился, вер­нулся назад и, немного конфузясь, пробормотал:

– А за то, что помогли мне выбраться из ямы, огромное вам спа­сибо.

– И вам спасибо! – восторженно завопил Змеев, хватая Вили за руку и тряся ее изо всех сил, словно намереваясь оторвать и утащить с собой. – Огромное спасибо! Вы тоже помогли мне выбраться из ямы. Только моя яма была несравненно глубже, чем этот милый канализационный колодец. Спасибо!

В десяти метрах от них остановился автобус.

– Семерка. О, это мой! – заорал Змеев. – Прощайте, дорогой друг, прощайте. Надеюсь, еще увидимся.

И со всех ног бросился к остановке.

– Только не падайте больше в открытые люки! – крикнул он уже с подножки автобуса. – Шею себе свернуть всегда успеете.

– Ладно, – пообещал Вили, – постараюсь не падать.

Он поднял воротник пальто, засунул руки поглубже в карманы и побрел дальше, внимательно глядя себе под ноги. Вот, – с улыбкой думал он, – как приятно пообщаться с умным образованным чело­веком. Очень приятно-оО!..

Не заметив торчавшей из стены дома железной трубы, он на полном ходу стукнулся об нее лбом и еще с полметра своего пути про­делал уже на спине, в процессе свободного скольжения по ле­дя­ной поверхности тротуара.

– Очень приятно! – выразительно повторил он, поднимаясь на ноги и потирая рукой здоровенную шишку на лбу. – Очень!..

 

 

 

 

…сидели и смотрели на проходящих мимо людей. Молчали. Молчали довольно долго, но, как ни странно, никакого напряжения, обычно сопутствующего столь продолжительному безмолвию, не возникало. Шел снег. Жирные влажные хлопья медленно опуска­лись на землю, производя при этом едва заметный, но все же от­четливо воспринимаемый звук. Что-то среднее между шипением и шуршанием. Народу на улице было немного. Забавно, – подумал Вили, – почему когда идет снег, человечество словно вымирает?

– Безмолвие, – отозвался Лайт, – никто не хочет нарушать этого фантастического безмолвия.

 

Вили благодарно кивнул. На душе было тепло и спокойно. Ров­ное, – почему-то подумал он, – ровное и стабильное… И в этом Ровном и Стабильном рождалось понимание чего-то грандиозного и вечного. Даже не понимание, а, скорее, ощущение. Чистое вос­приятие, если так можно выразиться.

–  Ну, и на кого они похожи? – снова нарушил молчание Лайт.

– На кометы, – не задумываясь ответил Вили. – Или на бабо­чек… Нет, именно на кометы!

Лайт добродушно засмеялся. Почувствовав в этом смехе вопрос, Вили  поспешил пояснить свою мысль:

– Как кометы, движутся они по замкнутой траектории, тщетно силясь вырваться за пределы своего обыденного восприятия и каждый раз, снова и снова, возвращаясь обратно, удерживаемые невидимыми, но от этого не менее реальными силами своих страстей, желаний, бессознательных импульсов…

– Везде должен быть свой особенный центр, вокруг которого все и вертится, – хитро прищурившись, заметил Лайт.

–  Везде, – согласился Вили, – если только ты сам не являешься этим центром.

– Центр Восприятия! – Лайт рассмеялся. – Звучит при­похаб­ненько. Все зависит от того, с какой точки зрения на это взглянуть. Очень может статься, что именно Земля является центром Вселенной, а всё, что не в нас, лишь плод нашего воображения.

Вили поморщился.

– Кометы, – твердо повторил он. – Люди, это кометы. А Центр Восприятия величина сугубо индивидуальная, и никакого отношения к объективной реальности она не имеет. Разве что самое отдаленное.

Лайт промолчал. Он был доволен. Он был очень доволен!

Мимо скамейки, на которой они сидели, прошла женщина. Про­шла, остановилась неподалеку и взглянула на часы. По всей ви­ди­мости, здесь у нее с кем-то было назначено свидание, но двор был совершенно пуст. Несколько минут она нервно ходила взад-вперед, затем развернулась и медленно побрела прочь. Вили даже по­ка­залось, что он заметил слезы на ее щеках. Женщина свернула за угол и пропала из вида.

Снова стало пусто, но ненадолго. Из соседней подворотни вывернула шумная ватага и, описав по двору довольно замыс­ловатую петлю, пристроилась под полуобрушившимся навесом у наглухо заколоченной боковой двери гастронома. Распив прине­сенную с собой бутылку, компания рассыпалась и исчезла, оставив после себя только пустую посудину и смятый пластиковый стаканчик. Минут через десять к подъезду подкатил милицейский фургон.

– Эй! – заорали из окна сверху. – Какого черта?! В соседний двор, в соседний!..

Хлопнула форточка. Зарычав, машина медленно поползла по дорожке, очевидно намереваясь обогнуть дом, чтобы попасть в соседний дворик.

– Поразительно, – задумчиво произнес Лайт, – как много здесь переплетено миров!

Вили и сам не раз замечал эту особенность. Взять, к примеру, вот эту улицу. На первый взгляд, ничего особенного, улица как улица. Но это только на первый взгляд. Стоит присмотреться внимательно, и тогда начнешь замечать, как… Грязный и унылый мир бродяг прекрасно сосуществует здесь, бок о бок, с миром уличных торговцев или сверкающим миром «новых русских». Разоча­ро­вание, боль, предательство могут невероятнейшим образом накладываться на радость, веселье или восторженное чувство первой любви. А мир глазами ребенка. А мир человека, открыв­шего для себя прелесть алкогольного опьянения, а мир профес­сионального киллера… И все это – одна и та же улица; одни и те же предметы; одно и то же пространство в одном и том же временнОм измерении!..

 – Кометы, – пробормотал Вили. – Кометы!..

– Разные уровни восприятия, – поправил его Лайт. – Чем более человек развит, тем более он восприимчив. И тем менее он зави­сим от Центра, вокруг которого вращаются все остальные. Комета могла бы перестать быть кометой, если бы сумела разорвать цепи притяжения и вырваться за пределы Системы…

 – Системы?!.

– Эй ты, Оргазм Роттердамский! – заорали откуда-то сверху. – Кончай базарить. Спать не даешь. Щас в милицию позвоню!

Вили встал и вышел со двора на улицу. Стабильное, – думал он, – Ровное  и Стабильное…

Что дальше?..

 

 

 

 

– И сколько же раз вы получали по голове этой штуковиной?

 

 – Сколько? Откуда я знаю, сколько? Много раз получал.

– Наверное, все по пьяне?

– Нет, от чего же, – (самодовольно), – и в трезвом виде не раз перепадало. А откуда вы такой любопытный, случаем не из ми­ли­ции?

– Нет! – (испуганно). – Боже меня упаси!

– Это хорошо. Тогда мы с вами можем найти общий язык.

– Один на двоих? Хорошо бы.

– Точно говорю, найдем!

– А в детстве вы не страдали рахитом?

– Ох, чем я только не страдал в детстве!.. А вот рахитом нет. Кажется, не было такого. Бог миловал.

– Ладно. Это, вообще-то, ерунда. Я вас совсем не о том хотел спросить.

– О чем же? Спрашивайте.

– Ответьте мне: вам никогда не приходилось видеть животное?

– Да каждый божий день вижу! С утра вроде бы смотришь – люди. А к вечеру приглядишься как следует и понимаешь: не-е, животные! И говорить по-человечьи не могут, мычанье одно, и на ногах еле держаться…

– Я вас серьезно спрашиваю, – (не скрывая раздражения), – вы  настоящее животное  видели?

– Ну, видел, – (обиженно). – И пошутить уж нельзя.

– Прекрасно! И чем же,  по-вашему, животное отличается от че­ло­века?

– Чем, чем… да ничем! Единственная разница, что у человека две ноги и нет перьев.

– А еще?

– А что еще? Водки животное не пьет, табаку не курит…

– Так, так, – (поощрительно), – дальше, пожалуйста. Ведь мо­жете же, когда захотите.

– Да отвяжитесь вы от меня! Что вы ко мне пристали? «Спой, да спой»!

– Скажите, а может животное пойти в кино или насладиться чте­нием книги?

– В кино, пожалуй, и может, если билетерша у входа заснула. А вот книгой вряд ли.

– Нет, это невыносимо! Вы что, терпение моё  испытываете что ли?!

– Ничего я не испытываю. Тоже мне, нашел испытателя. Сами ле­зете ко мне с каким-то животным, а потом меня же и обвиняете не­по­нятно в чем. Я ведь так и обидеться могу.

– Что-о?!. – (угрожающе).

– Ничего! – (без тени смущения).

– Для вашей же пользы стараюсь, а вы…

– А кто вас просит для меня стараться? Сидите себе спокойно и не суйте нос во все дыры.  Без вас тошно.

– Э-эх, темнота! – (со вздохом). – Ну ладно, ладно. Простите меня, пожалуйста.

– Черта с два! Не прощу.

– А ведь любая ситуация в жизни носит конфликтный характер. Вы не находите?

– Я?! С какой это стати?

– Извините, если чем-то расстроил вас, но мне показалось… Мне показалось, что… 

 

Ноябрь 1997 г.