Уроборос (повесть)

 

 

 

     Вера в конец света предпола­га­ет признание чего-то, что вы­хо­­дит за пределы существу­юще­го и кажущегося вечным порядка вещей. Иными словами, мир уми­ра­ет, а мы выживаем для другой жизни.

                                   А. И. Пигалев

 

     Переход противоположнос­тей друг в друга – всеобщий закон природы. 

                                    Г. Г. Майоров

 

Июль, 1997г.

Свет в коридоре оказался совершенно отвратительным. Гряз­ный, тусклый, пропитанный пылью и лившийся то ли через забрызганные известкой окна, то ли через наметившиеся в потолке трещины. Сам коридор, с выкрашенными в грязно-салатный цвет и увешанными агитационными плакатами стенами, тоже не вну­шал ничего, кроме отвращения. И настроение было отвратительное, и день отвратительным, но самое главное, Виктор совер­шенно не отдавал себе отчета в том, какого дьявола он сюда приперся, что тут делает и что интересного, нового, важного для себя надеется услышать. Ноги словно бы сами, помимо всякой воли, принесли его в это глупое, гнусное, мерзкое… отврати­тель­ное место. Именно отвратительное!

Оказавшись перед большими двухстворчатыми дверьми, Виктор пинком распахнул одну из створок и, заранее скривив лицо, шагнул внутрь. Помещение, вопреки всяким ожиданиям, оказалось доволь­но просторным. Это он заметил еще с порога. Что-то вроде кон­церт­ного зала. На хорошо освещенной сцене, обтянутая черной бархатной материей, стояла трибуна, справа от нее – небольшой стол. Полутемный зрительный зал с бесчисленным количеством плас­тиковых кресел, современно инкрустированный потолок. Об­ста­новочка, надо заметить, приятная, хотя и сквозило в ней что-то напыщенное. От неожиданности Виктор немного растерялся. Вообще-то, он ожидал увидеть нечто вроде подвала, или грязного мо­нас­тырского погреба, или… а тут… Хм…  Поправив воротник куртки и выразительно харкнув на стену, он раздвинул бордовые портьеры, окончательно вваливаясь в зал.

Первым, что попалось ему на глаза, был красный ящик с про­резью наверху и полустершейся белой надписью: «пожерт­вования», который стоял сразу же справа от входа. Ящик Виктору не понравился. Следом за ящиком он увидел двух молодых людей в форменных белых рубашках и темных галстуках, которые, иди­отски улыбаясь во все лицо, спешили к нему навстречу. На груди у каждого красовался значок: РАСПОРЯДИТЕЛЬ.

– Вы к нам в первый раз? – сходу затараторил один из них, хватая Виктора за руку и насильно пытаясь ее пожать.

– Проходите, садитесь, пожалуйста, – степенно начал второй, протягивая ему пеструю брошюрку.

Виктор почувствовал, как к горлу ему подкатывает спазм од­но­временного удивления и отвращения. Довольно паршивое чувство.

– Т-твою мать! – хрипло выругался он, чтобы придать себе уверенности и, грубо оттолкнув опешивших распорядителей, зашагал по проходу.

Внутри у него все перемешалось. Полное смятение и дикая ярость одновременно. Это ему не понравилось еще больше, чем жерт­венный ящик.

Народу в зале набилось порядочно, так что Виктору некоторое время пришлось побродить среди рядов, выискивая свободное мес­то. Наконец он уселся, вытянул ноги и принялся ждать. Публика соб­ралась самая разношерстная. Поражало обилие по­жи­лых дам и прилично одетых юнцов, по всей видимости, студентов. Виктор хотел было закурить, но потом передумал. Засунул пачку обратно в карман, нервно почесал небритый кадык. Недовольство и дискомфорт внутри него нарастали.

В какой-то момент (когда именно, он не заметил) по залу зашмыгали все те же молодые люди в белых рубашках (правда, теперь их оказалось уже не двое, а четверо или пятеро), которые разносили собравшимся тоненькие брошюрки. «Бесплатно! Бесплатно!» – раздавались среди мерного гула толпы их звонкие голоса. Себе, когда до него дошла очередь, Виктор брошюрку демон­стративно не взял.

– Пошел отсюда, – процедил он сквозь зубы.

Молодой человек удивленно посмотрел на него, но возражать не стал и устремился дальше.

«Бесплатно! Бесплатно!..»

Когда все свободные места оказались заняты, свет в зале слегка при­глушили. Через пару минут на сцену вышел мужчина. Прямой, в до­рогом сером костюме. Он несколько раз поклонился залу и, встав за трибуну, пододвинул к себе микрофон. В огромных концертных колонках пронзительно пискнуло, зал притих.

– Добрый день, братья и сестры, – мягко, но довольно уверенно начал он.

Виктору вдруг показалось, что зал сейчас взорвется бурей апло­дисментов. Заорет, засвистит, начнет бесноваться… Он мотнул головой, видение исчезло. (...Черт!..) Собравшиеся действительно при­ветствовали проповедника, но совсем не так дико и шумно. Весь зал одновременно, словно по мановению палочки невидимого дирижера, поднялся, люди запели. Негромко, торжественно, опустив головы и закрыв глаза. Они пели гимн. Обыкновенный церковный гимн, но Виктору вдруг стало не по себе. Чертовски не по себе!

Господи, да что я тут, в самом деле, делаю среди этих су­мас­шедших?!.

Ему захотелось вскочить и сию же минуту со всех ног броситься вон, куда-нибудь подальше от этого (отвратитель­ного) места. В кабак, в бордель… Все равно! Он сидел (единствен­ный из всего зала) и с каждой секундой душу его заполнял леденящий ужас.

Боже, когда же они закончат петь, когда же закон­чат петь, когда же…

Ощущение ужаса исчезло так же внезапно, как появилось. Пе­ние закончилось, люди опустились на свои места. Боже правый, – Вик­тор облегченно вздохнул, вытирая со лба капельки холодного пота. – Боже правый, что это было?..

Заговорил проповедник.

– Братья и сестры, – голос его был тих и ласков, – сегодня мы раз­бираем третью, последнюю главу второго послания святого апостола Павла к фессалоникийцам.

Зал затаил дыхание. Короткая пауза.

– Брат Андрей, – обратился он к кому-то справа, – прошу тебя…

Виктор перевел взгляд в сторону и только тогда заметил малень­кого плюгавого человечка, незаметно примостившегося за столом сбоку. Перед ним тоже стоял микрофон и лежала открытая тол­стая книга.

– Итак, молитесь за нас, братия, – откашлявшись,  забормотал он, – чтобы слово Господне распространялось и прославлялось, как и у вас, и чтобы нам избавиться от беспорядочных и лукавых людей, ибо не во всех вера…

Проповедник жестом остановил его, несколько секунд много­зна­чи­тельно помолчал, а затем все тем же мягким голосом спросил у собравшихся, как они поняли этот абзац.

– Слушаем тебя, сестра Анна, – указал он на кого-то, неистово тянущего руку в глубине зала.

Собрание началось.

К концу второго часа голова у Виктора распухла и он совершен­но перестал что-либо воспринимать. Перед глазами у него неумолимо возвышался монолит трибуны, а на трибуне каменным изваянием стоял человек.

Это он, это он… – гудел в голове тяжелый колокол, – он! он! он!..

Несколько раз Виктор порывался встать и уйти (он так живо представлял себе, как со всего размаху заедет ногой в отвратительный красный ящик!), но что-то внутри него не позволяло ему сделать этого. Теперь, кроме всего прочего, по­явилась дурная, ничем не обоснованная уверенность в том, что именно с ним, с человеком стоящим за трибуной, необходимо будет поговорить.

(…поговорить о чем?!.)

Наконец, решив, что оконча­тельно спятит, если задержится здесь еще хотя бы на одну минуту, Виктор сделал усилие, поднялся и распинывая стоявшие в проходе сумки, стал пробираться к двери. Он решил подождать завершения проповеди снаружи. В фойе ли, на улице ли, не важно! Главное сна­ружи, чтобы не видеть и не слышать этого безобразного зрелища.

– Фанатики херовы! – проскрипел он зубами, выскакивая из зала.

На улице, выкурив сигарету, Виктор немного успокоился. Проповедь закончилась на удивление быстро. Развалившись на большой деревянной скамейке, прямо напротив выхода, он с легким весельем стал наблюдать за тем, как расходятся присут­ствовавшие на собрании люди. Почти все они, едва успевали выйти, бросали на него косой, полный ненависти взгляд и, ссу­ту­лившись, втянув голову в плечи, спешили дальше. Виктора это не трогало. Скорее наоборот, забавляло.

Черт, – думал он, – вот было бы хорошо поймать сейчас одного из них, да начистить ему как следует рыло. Чтоб другим неповадно было. Сначала кулаком в нос, а потом башкой об дерево… Класс!

Он так увлекся созданием этих замечательных образов, что совсем не заметил, как ушел последний слушатель, как гурьбой промаршировали к трамвайной остановке молодые люди, бывшие на собрании распорядителями, как прошаркал, таща за собой большой коричневый чемодан, брат Андрей, так вдохновенно читавший на сцене Писание. Все это Виктор пропустил. Очнулся от забытья он только тогда, когда кто-то тихонько тронул его за руку и мягкий вежливый голос осведомился:

– Можно присесть?

Вздрогнув от неожиданности, Виктор поднял голову. Перед ним стоял он. Невысокий, но стройный. Довольно приятные черты лица, в руках – то ли маленький дипломат, то ли большая кожаная папка.

– Да, – Виктор подвинулся, – конечно, можно.

– Я видел вас на собрании, – сказал мужчина, присаживаясь рядом и аккуратно откладывая свой дипломат-папку в сторону. – Ес­ли не ошибаюсь, вы хотели о чем-то поговорить со мной?

– Вообще-то… – Виктор замялся. – Я хотел поговорить, но…

– Не пугайтесь, – успокоил его проповедник, – это было отчет­ливо написано на вашем лице.

И протянув руку, представился:

– Альберт, председатель «Общества».

– Виктор, – буркнул Виктор, мрачно пожимая протянутую ему руку.

– На собрании всем своим видом вы выражали явное недоволь­ст­во чем-то. Вы что, не верите в Бога?

– В Бога? – Виктор опешил. – Нет, в Бога я верю, дело не в этом.

– Не в этом?

Пауза.

– Что за дерьмо вы там развели? – поинтересовался Виктор, вызывающе сверкая глазами.

– Как?!. – Альберт удивленно вскинул брови.

– Цирк! Дешевое представление! А ящик этот дурацкий, а распо­рядители?.. Тьфу! Чего вы из себя корчите, зачем?

– Мы смиренно передаем волю Господа, – раздраженно ответил Альберт.

Кажется, он уже начинал жалеть, что затеял этот разговор.

– Приближается конец света, Судный день, и наша миссия состо­ит в том, чтобы помочь всем желающим обрести спасение. На нас лежит бремя и только мы…

– Конец света! – Виктор так заржал, что едва не свалился на землю. – На вас бремя? Ой, не могу!..

Он вдруг чем-то подавился и начал кашлять.

– Молодой человек, – наставительно заговорил Альберт, с выражением легкого отвращения хлопая Виктора по спине, – на вашем месте я бы сидел тише воды, ниже травы и смиренно слу­шал то, о чем говорят на проповеди. Вы хоть представляете себе…

– Я слушал… – Виктор перестал кашлять, откинулся на спинку скамейки, несколько раз глубоко вдохнул. – Слушал, но совершен­но ничего не слышал. Не проще ли было дать этому вашему брату Андрею прочитать книгу полностью, а уже после лезть с вопро­сами и никому не морочить голову? А то пошли-поехали, приня­лись слушать бред этих сумасшедших баб… Для чего это было нужно?

– Мы хотим, чтобы люди начали мыслить, чтобы они сами добирались до смысла Писания.

– А вы полагаете, что вокруг вас одни идиоты? – сплюнув в сторону, Виктор достал новую сигарету. – Расскажите мне лучше, в двух словах, о чем вы там проповедуете. Может, меня проймет.

Он снова хихикнул.

– Приближается конец света, – невозмутимо ответил Альберт, – время, когда праведники и грешники будут разделены и когда Бог каждому воздаст по его заслугам. Так сказано в Писании, так гово­ри­ли пророки. Да неужели вы сами не понимаете этого?! Посмот­ри­те вокруг. Все отравлено, загажено. Наркоманы, алкоголики, бан­диты... Сколько же можно терпеть? Почему праведно живущий че­ло­век, соблюдающий Божьи заповеди, должен считать гроши и питаться черствым хлебом, тогда как всякие негодяи разъезжают на дорогих иномарках, разбрасываясь деньгами направо и налево? Нет, Великий день не за горами, на это указывают все знамения из священной Книги. Господь Сам снизойдет на землю, Сам разделит праведных и грешных, дав одним – вечное процветание, а другим – веч­ную гибель! Хотите спастись, хотите вырваться из лап сатаны? Тогда присоединяйтесь к нам, иного пути нет. Присоеди­няйтесь и следуйте заповедям Господним, иначе…

Альберт замолчал, грозно взглянув на Виктора. Глаза его сверкали, губы были плотно поджаты. Весь он так и светился праведным гневом.

– О, да, – Виктор зааплодировал, – это мы слышали, причем не единожды. Только что же получается, ваши слова расходятся с де­лом? Или нет, слова со словами!

– Что вы имеете в виду?

– Как что? Ну, вот на сегодняшнем собрании, например, брат Андрей (Виктор не удержался и прыснул) прочитал нам следую­щее: «но не считайте его за врага, а вразумляйте, как брата». Так, кажется? Это, кстати, единственное, что я запомнил из всей про­по­веди. Ну, так вот, следуя написанному, вам следовало бы вразум­лять нас грешных, наставляя на путь истинный, вы же ненавидите нас, грозите лютой смертью, судом каким-то стращаете. Ну, кто пос­ле этого пойдет за вами?

– Сколько можно! – Альберт вскочил, схватил свою папку. – Сколько можно вас вразумлять, да и нужно ли это? Ведь вы ничего не желаете слушать! Даже сейчас – я теряю свое драгоценное время, а вы…

Он досадливо махнул рукой и, круто развернувшись, зашагал прочь.

– Говнюк! – Виктор засвистел ему вслед. – Греби отсюда, кОзлище поганое! Святоша, мать твою!!.

Альберт, не оборачиваясь, шел к остановке.

Какая гнусная сво­ло­чуга, – думал он, нервно теребя в кармане носовой платок, – и за­чем я затеял с ним этот спор? Правильно говорят, давно пора стереть всю эту мразь с лица земли. Растоптать, задушить, согнать в резервацию…

Он переложил папку из одной руки в другую и ускорил шаг.

Как и собирался, вечером Виктор зашел к Жбану.

– Привет, – он швырнул принесенную им бутылку на мятую неубран­ную постель, а сам уселся на стул.

Жбан жил в маленькой полуподвальной комнатенке. Сколько Вик­тор помнил, у него всегда была грязь, сновали тараканы и стоял отвратительный, ни с чем не сравнимый запах. Запах туалета, нечи­щеных зубов и чего-то еще, совершенно неуловимого.

– О! – схватив бутылку, Жбан тут же принялся зубами сдирать с нее пробку. – Остограммимся, остохренимся…

Отыскав на столе, среди остатков ужина и немытой посуды, па­ру стаканов, Виктор пододвинул их к Жбану. Выпили. В животе ста­ло тепло, в голове легко и приятно.

– Знаешь, – начал Виктор, прикуривая сигарету от другой, из пепельницы, – а я ведь сегодня был у них.

– Да ну? – Жбан застыл с полуоткрытым ртом. – Ну и как?

– Дерьмо собачье! – Виктор раздраженно пнул валявшуюся на полу пустую пивную бутылку. – Тупые офанателые педы. Страшный суд, конец света…

– Во-во, – оживился Жбан.

Он пожирал рыбу из консервной банки. Причем делал это рука­ми, без помощи вилки, капая на простыню и себе на живот.

– А я тебе что говорил! Эти люди озабочены, понимаешь? Всегда приятно думать, что ты не какая-то там шушера, а нечто важное и незаменимое, без чего мир перестанет вращаться. Например, избранник Божий. Каждый сходит с ума по-своему. Всеми смерт­ными движет чувство собственной значительности, чего же ты хотел от них?

Он доел остатки консервы, облизал пальцы и швырнул пустую жестянку в угол.

– Наливай!

Виктор досадливо поморщился. Его всегда поражали скотские жбановы манеры, его мерзкая жирная рожа и в то же время, умение так тонко разбираться в той или иной ситуации. Тем более, что слышал он об этом с чужих слов. Не вязалось как-то все это.

После второй, Виктор решил, что время для серьезного разго­во­ра уже пришло. В бутылке оставалось еще немного, это на посо­шок. Дождь за окном как будто усилился. Что ж, нам и флаг в руки.

– Лисович, – он тихонько пихнул Жбана в бок, – а у нас на сегодня есть работа. Не забыл?

Жбан сию же минуту подавился куском пирога и принялся каш­лять.

– Ты что, – проквакал он, устремляясь к раковине, – совсем озверел? У меня же ничего не готово, я не могу.

– Ерунда, – успокоил его Виктор, – все что надо, я взял. Мо­жешь не волноваться. Идти надо сегодня.

– Но почему? Мы же договорились на воскресенье.

– Все меняется в этом иллюзорном мире.

– Но… я не могу сегодня.

– А меня это не колышет, – ответил Виктор, разливая остатки по стаканам, – я сказал, идем сегодня, значит пойдем сегодня, понял?! Планы изменились. Завтра катализаторы увозят из Института.

Несколько секунд Жбан стоял неподвижно, потом безвольно махнул рукой и, шмыгнув носом, принялся собираться.

– Черт с тобой, – бормотал он, заползая под диван за носками, – тебя переспоришь разве?.. И вообще, я это уже давно подметил, когда ты начинаешь называть меня по фамилии, ничего хорошего от тебя ждать не приходится. Значит, готова очередная гадость…

Толстый живот ужасно мешал ему.

– Вот и прекрасно, – подытожил Виктор, залпом опрокидывая свой стакан. – Молодец, Лисович! Если дело выгорит, ты мне руки будешь потом целовать.

Он вытер губы тыльной стороной ладони и весело подмигнул. Жбан обреченно вздохнул.

– Господи, помоги и защити, – сказал он, то ли в шутку, то ли всерьез.

Когда вышли на улицу, под дождь, Виктор почувствовал, как им начинает овладевать так хорошо знакомое, ни с чем несравнимое воз­буждение. Наверное, именно так должен чувствовать себя ин­деец, вставший на тропу войны, или зверь, когда настигает добычу, или…

Жбан семенил сзади, шлепая ногами по лужам и время от времени тяжело вздыхая. В данную минуту Виктору не было до него никакого дела. Он наслаждался собой, своими ощущениями, он чувствовал приятную тяжесть инструмента в рюкзаке за спиной, он перебирал в уме тысячи всевозможных комбинаций и вариантов со скоростью лазерного процессора, и его совершенно не интересовало то, о чем сейчас думает и что переживает этот толстяк. Черт с ним! Пускай себе охает на здоровье.

На перекрестке Центральной и 28-ой, их едва не засек патруль. Первым его заметил Жбан. Он, молча, но решительно, схватил Виктора за шиворот, сгреб в охапку и оба шарахнулись в ближайшие кусты. Не сбавляя хода, машина пронеслась мимо.

Ого, – отметил про себя Виктор, – кажется, Жбанище начинает приходить в себя.

Миновав еще несколько кварталов, они, наконец, остановились перед громадой здания Института.

– Так, – Виктор инстинктивно понизил голос, – давай-ка сядем  перекурить. Надо принюхаться.

– А ты уверен, что их еще не увезли? – брызжа слюной, засипел ему в ухо Жбан. – Может быть мы напрасно…

– Пасть захлопни.

Жбан замолчал. Виктор достал пачку, закурили. Небо затянуто тучами, дождь едва ли прекратится к утру. Отлично, нам это только на руку. Лучше и не придумаешь.

– Слушай, – не выдержал Жбан, – а сколько мы сможем за них получить?

– Не волнуйся, – улыбнулся Виктор, – десять с конфискацией тебе обеспечено. Правда, у тебя и конфисковывать-то нечего. Ладно, пошли.

Проникнуть в здание было несложно. Виктор без труда пролез в вентиляционный люк сам, затем помог Жбану, который со страху едва не застрял в узкой трубе. Дальше путь лежал в щитовую. Было необходимо заблокировать сигнализацию. Схему Виктор выучил досконально, однако в душу к нему закралось какое-то нехорошее предчувствие. Он нервничал. Непонятно к чему, вспомнился этот сумасшедший проповедник из «Общества». Вспомнился и…

– Ты чего? – в потемках Жбан налетел на него сзади.

– Ничего, – ответил Виктор, – зажги фонарь.

В щитовую он проник через разобранную Жбаном боковую панель. Сам Жбан, на всякий случай, остался снаружи. Зажав фонарик зубами, Виктор осторожно снял белую пластиковую крышку с центрального распределителя. Медленно начал перебирать цветной клубок проводов. От волнения руки немного дрожали. Сигнализация выводилась охраннику на пульт и в случае, если…

– Эй!

Виктор подскочил. Фонарик выпал у него изо рта и с треском по­ка­тился по полу. Сквозь дыру в разобранной стене просунулся Жбан.

– Ты ничего не чувствуешь? – волосы у него стояли дыбом. – Такое ощущение, словно мы залезли в трансформатор. Здесь все наэлектризовано! Там в коридоре голубые искры какие-то…

У Виктора отлегло от сердца. Жбан! Ну, конечно же, Жбанище. Эта толстая глупая скотина. И чего я так перепугался?

– Сгинь отсюда, – рявкнул он, нагибаясь и поднимая с пола фонарь (к счастью тот не разбился). – Я тебя, суку жирную, куда поставил? Стой там и не рыпайся.

– Но здесь…

– Убью! – выкатив глаза, зашипел Виктор.

Жбан мотнул головой, исчезая в проеме.

Фу ты, черт! Виктор перевел дух, снова нагнулся над распре­де­ли­телем. Красный провод, синий… Так! Белый с зелеными прожилками. Он потянулся кусачками к проводку и в этот момент…

В этот момент оно началось. Что это было, Виктор не понял. На понимание ему просто не оставили времени. Сначала за стеной заорал Жбан. Истошно заорал, словно его собираются резать. Затем что-то отдаленно ухнуло. Здание содрогнулось до основания, со всех сторон посыпались искры. Комната наполнилась едким вонючим дымом, центральный распределитель затрещал и вспыхнул. Где-то завыла сирена. Виктор выронил фонарик (здание потряс еще один мощный толчок), грохнулся на пол, пребольно ударившись головой о бетонный выступ. Перед глазами у него поплыли малиновые пятна. Он еще раз услышал как в коридоре заорал Жбан, а затем…

Комната вдруг изогнулась, потолок разошелся в стороны и на одно мгновение Виктор увидел грязно-белое, изрезанное вспышками молний небо. (…Бог мой, да ведь над нами еще семь этажей!..) Какая-то сила подхватила его, скрутила в бараний рог и поволокла наверх. Прямо в мутную бездну.

– Господи! – завизжал он не своим голосом. – Господи, Боже правый!!.

Его со всего размаху ударило о балку перекрытия, но прежде чем потерять сознание, в голове у него снова всплыл зловещий образ. Образ священника из «Общества». Затем тьма сомкнулась, и Виктор перестал быть.

 

 

 

ГИМИЛ, 0001.

Когда Альберт вышел на веранду, отец Николай пил чай.  Боль­шой круглый стол, за которым он, как обычно, расположился стоял в самом дальнем углу веранды. Оттуда открывался прекрасный вид на море. Обширные цветущие сады, небольшая кипарисовая ро­щи­ца – все это в лучах заходящего солнца казалось неземным, фан­тастическим, сказочным. Тут же, рядом с отцом Николаем, сидел брат Юлиан. После вчерашнего, вид у него был немного помятый.

– Добрый вечер, – приветствовал их Альберт, подходя и присаживаясь на свободное место. – А я уж подумал, что не застану вас. Сестра Анна сказала, вы собирались пойти к морю, ло­вить морского окуня.

– Вообще-то, с утра собирались, – отдуваясь, ответил отец Николай. – Да вот ближе к вечеру передумали.

Он поставил блюдце на стол, хитро подмигнул брату Юлиану.

– Да уж… – смущенно ответил тот.

– Понимаю, – улыбнулся Альберт, – и очень жалею, что сам не смог присутствовать на банкете.

Все трое рассмеялись.

– Да, – брат Юлиан придвинул к себе салатницу и графинчик, налил неболь­шую рюмочку вишневого ликера, – вечер прошел замечательно. Сна­чала церковный хор, потом эстрадный концерт. А какие вина, какое обслуживание. Э-эх!..

Он ловким движением опрокинул содержимое рюмки себе в рот, за­жмурился и удовлетворенно мотнув головой, принялся за салат.

– Отец Николай, – Альберт потянулся к чайнику, – подумайте только, могли ли мы мечтать об этом, а? В той грязи, в том ужасе, ко­торые окружали нас.

– Ну что вы, отец Альберт. То, что произошло, так или иначе дол­жно было случиться. Иного пути не было. Мир стоял у черты, роковой черты, и не произведи Господь Разделения, всем нам давно пришел бы конец. Земля бы выродилась, погибла.

– Совершенно с вами согласен, хотя… Честно говоря, я себе все это представлял немного иначе. Почему Господь Сам не сошел к нам, почему мы не увидели Его небесное Воинство, ангелов, сто­ящих у Его престола? Почему не было никакого Суда? Все про­изошло так неожиданно. Почему? Я все время задаю себе этот вопрос: по-че-му?

– Пути Господни неисповедимы, – смиренно ответил отец Николай, крестясь и возводя глаза к небу, – нам ли, смертным, понять замысел Божий? «Он превыше небес, – что можешь сделать? глубже преисподней, – что можешь узнать?» Все в Его воле, и не нам судить о том.

– Конечно, конечно. С этим никто не спорит, но зачем так вдруг?..

– Меня оно застало прямо в сортире, – вступил в разговор брат Юлиан. – Представьте себе: сижу, сру, ничего не подозреваю и вдруг бабах! Трах! Треск, дым до потолка. Я подумал, это террорис­ты. Ладно хоть штаны успел натянуть, а то бы так и прибыл сюда с голой вонючей задницей.

– Господь с вами, брат Юлиан, – Альберт смущенно махнул рукой. – Что уж, в самом деле, поговорить что ли больше не о чем. Вы, кстати, какого мнения придерживаетесь на тот счет, куда после Разделения была отправлена вторая половина?

– Грешники? – удивился брат Юлиан. – Конечно в ад, куда же еще? Прямо туда, в геенну огненную!

– Говорят, они где-то на севере, – задумчиво произнес отец Николай. – Не знаю, какое наказание наложил на них Господь, но хочу надеяться, что это нечто ужасное.

Помолчали. Солнце спустилось за горизонт, однако западная часть неба оставалась еще довольно светлой. Легкий ветерок доносил с моря шелест волн и приглушенные крики чаек. Где-то рядом звенели цикады.

– Хорошо, – вздохнул отец Николай.

– Да, Единая Церковь, Единый Праведный Мир, это прекрасно, – по-своему истолковал его реплику брат Юлиан. – Я до сих пор не перестаю удивляться, что же раньше, еще там, до Разделения, мешало всем нам прийти к пониманию и согласию? Неужели это было так сложно? Вы только посмотрите, какое изобилие, какая гармония окружают нас теперь. Почему же мы ничего не могли сделать раньше, сами?

– А потому и не могли, – несколько раздраженно ответил отец Николай. – Они везде и всюду мешали нам, тянули нас за собой на дно. Они разрушали все наши благие начинания. Они держали власть в своих грязных лапах и все, на что мы были способны, это убеждать и верить. Вера нас и спасла. Слава Господу, который услышал наши молитвы и освободил нас. Слава Господу! Аминь.

– Аминь! – подхватил Альберт.

– Аминь, – смущенно пробормотал брат Юлиан, опрокидывая еще одну рюмку.

Когда окончательно стемнело, а на западе обозначился серп молодой луны, Альберт стал прощаться, так как решил, что теперь самое время возвратиться в город.

– Всего хорошего, – ответил отец Николай, – и попросите, пожалуйста, чтобы потушили эти проклятые бра. Такая чудная ночь, а ни все портят.

Брат Юлиан безмолвствовал.

Когда Альберт уже почти спустился с горы, в Церкви Правед­но­го Единения забил колокол. Полночь, – подумал он, – и очевидно праздник все еще продолжается. На душе было легко. Он чувство­вал, что помимо него под этим прекрасным звездным небом находятся сейчас и другие люди. Много людей. Славных, хороших, добрых. Он чувствовал, что безумно любит их всех, что готов ради них пойти на что угодно, даже на смерть. И это было прекрасно.

На окраине города ему повстречалась шумная компания. Аль­берт никого из них не знал, но его, очевидно, узнали.

– Ба, – воскликнула какая-то девушка, – да это отец Альберт!

– В самом деле, – подхватил один из парней, – давайте возьмем его с собой.

И прежде, чем Альберт успел что-либо сообразить, его уже под­хва­тили, закружили, увлекая вперед, к центру города. Туда, где празд­ник был в самом разгаре.

Откуда они меня знают, – удивленно думал он, – может среди них есть кто-то из моих прихожан?

Грянул салют. Небо расцвело красными, желтыми, синими цветами, а воздух наполнился восторженными криками.

– Отец Альберт, догоняйте!

Оставив его одного, молодые люди устремились дальше. Аль­берт улыбнулся. Обычно его веселило, когда к нему так обраща­лись, но теперь вдруг стало немного грустно. Отец Альберт… Какой я, к черту, отец! На много ли я старше этих ребят? Сколько им, лет по девятнадцать-двадцать? Мне двадцать пять, разницы-то. Нет, пожалуй, пора бросать церковную службу, нечего раньше времени хоронить себя. Состариться всегда успею.

Пройдя еще несколько кварталов, он вышел к площади. Народу здесь собралось видимо-невидимо. Гремела музыка, снопами разноцветных искр взрывались фейерверки. Все четыре фонтана оказались снабжены электрической подсветкой, что создавало неповторимый по своей красоте эффект. Повсюду стояли неболь­шие чудно сервированные столики, так что гуляющие могли в любой момент остановиться, чтобы выпить бокал-другой шампан­ского или съесть бутерброд с ветчиной – бежать за всем этим в буфет не было нужды. Праздник удался на славу, но что больше всего поражало, так это царившая здесь атмосфера любви и гармо­нии. Люди веселились, танцевали, пили, но нигде не было видно пьяных или дерущихся. Все это осталось там, вне стен Гимила.

Миновав эстраду и площадку для танцев, Альберт остановился возле невысокого веревочного заграждения, чтобы посмотреть на выступление канатоходцев. Сделал он это скорее из удивления, чем из любопытства. Меньше всего можно было ожидать увидеть здесь цирк или некое его подобие. Впрочем… что, в самом деле, плохого в цирке? Цирк, это же не кабак.

– Минуточку внимания! – прокричал кто-то.

Музыка смолкла, послышалась тревожная барабанная дробь. Ка­на­тоходец, мужчина в сиреневом трико, усыпанном золотыми бле­ст­ками, должен был идти без страховки. Альберт заволновался. Что же они делают? Это же очень опасно! Высота была не меньше пяти-шести метров, а внизу – сплошной бетон. Он же разобьется!..

Барабанная дробь оборвалась, эквилибрист взмахнул руками и, гра­циозно соскользнув с небольшой площадочки наверху опорной мачты, пробежался по проволоке. Толпа затаила дыхание. Пройдя туда-сюда просто так, артист стал показывать различные трюки. Он кувыркался, делал сальто, жонглировал кеглями и все это на натянутой, как струна, тонкой проволоке. Снизу казалось, что это не человек, а какое-то забавное насекомое, настолько проворными и ловкими были его движения. Толпа взорвалась бурей аплодис­ментов.

– Браво! Браво! – неслось со всех сторон.

Раскланявшись, артист приготовился к следующему номеру. Сде­лав глубокий вдох, чтобы собраться с силами и сконцен­трировать внимание, он завязал глаза черной лентой. Взмахнул руками, на мгновение замер. Сердце у Альберта учащенно забилось. Крики толпы смолкли. Осторожно нащупывая ногой проволоку, эквилибрист сделал шаг вперед. Двигался он на этот раз очень медленно, слегка покачиваясь из стороны в сторону, очевидно, с трудом сохраняя равновесие. Дойдя до середины, он остановился, осторожно развернулся и вдруг… Совершенно неожи­данно сделал одно за другим четыре сальто.

Альберт перестал дышать. Закончив прыжки, канатоходец неловко забалансировал, качнулся вправо, влево, но очень скоро выпрямился, обретя равновесие. Толпа облегченно вздохнула. Гимнаст уже поднял руку для того, чтобы сорвать с глаз повязку, когда одна из праздничных ракет с оглушительным треском разор­валась у него над головой. Зеленые огни брызнули во все стороны, канатоходец дернулся, оступился и, сорвавшись с проволоки, полетел вниз, на бетонные плиты.

Даже сквозь треск и шипение ракеты, Альберт услышал тот отвратительный звук, с которым тело упало на землю. На несколько се­кунд зрители оцепенели. Альберт отчетливо видел их застыв­шие (зеленые, в свете сыпавшихся искр) лица. Затем ракета потухла, воздух прорезал безумный женский визг и толпа пришла в движение. Несколько человек бросились к неподвижному телу, кто-то побежал вызывать скорую помощь.

– Жив? Что с ним? Он разбился?.. – волновался народ.

«Скорая» примчалась на удивление быстро. Артиста, который, к счастью, остался жив, погрузили в машину. Из обрывков фраз и отдельных реплик Альберт узнал, что у него сломана голень, правая рука и несколько ребер.

Вернувшись домой он, не включая света, прошел на кухню, на­лил себе полный бокал вина и, одним махом выпив его, вышел на балкон. Праздник в центре города продолжался. Даже отсюда были слышны крики, визг, музыка, а в небо то и дело взлетали ракеты. Альберту стало не по себе. Почему – он не знал. Казалось бы, пус­тяковое происшествие, ничего серьезного: человек остался жив. Однако в душу к нему закрались сомнения.

– Господи, – шептали его губы, – что с нами будет? Сохрани все, как есть, молю Тебя… Неужели мы что-то не учли, неужели по­ми­мо зла, заключенного в людях, существует Зло, присущее самой природе? Неужели греховность человека лишь чья-то выдумка и идея «земного рая» ни на чем не основана?.. Я не хочу, я не могу поверить в это!!.

Перед глазами у него, словно живой, стоял человек. Тот самый па­рень, с которым он год назад так ожесточенно спорил о чем-то. (…вот бы вспомнить о чем!..) Как же его звали? Кажется Викто­ром. Альберт часто вспоминал его, так как именно после разговора с ним, в тот самый вечер, в ту же ночь, произошло это. Подсоз­на­тель­но он считал его «последней каплей», переполнившей чашу тер­пения Господа. Да. И вспоминал он о нем только тогда, когда ему становилось совсем тяжело. Почему? Вот еще одна загадка…

 

 

 

ХИНОМ, 0003.

Выскочив из-за изрешеченного пулями пикапа, Бад тремя выст­релами уложил двоих парней Дина, перебежал через двор и уже почти было скрылся за штабелем дров, когда в оконном проеме первого этажа показался сам Верзила Дин, который и разрядил в него оба ствола своего охотничьего ружья. Отлетев метра на полтора в сторону, Бад стукнулся о кирпичную стену, выронил пистолеты и так остался лежать. Правая нога у него несколько раз конвульсивно дернулась. Даже отсюда Виктору было видно, что Дин снес Баду напрочь полбашки. Перестрелка продолжалась.

Бросив двустволку, Дин принялся поливать из автомата неболь­шой грузовик, за которым засели двое или трое приятелей Бада. Несколько минут кроме треска очередей ничего не было слышно. Когда Дин остановился, чтобы поменять магазин, из-под грузовика высунулся человек с гранатометом. Виктор инстинктивно приг­нулся, хотя лично ему ничто не угрожало. Прежде, чем граната дос­тигла цели, из окна третьего этажа раздался выстрел. Парень с гра­натометом упал лицом в грязь. Пуля вошла ему в левый глаз. Затем взорвалась граната. Виктор так и не понял, залетела она в окно или дол­банула снаружи. Всю переднюю стену разнесло в мелкую крош­ку. Осколки камня, железная арматура и куски деревянной обшив­ки брызнули в разные стороны. Дым еще не успел разве­яться, а автомат уже строчил снова. Защелкали одиночные выст­релы, внутри дома что-то оглушительно ухнуло.

– Т-твою мать! – Виктор отодвинулся от окошечка и скатился по насыпи вниз.

Подвал, в котором он прятался, очевидно, совсем недавно был затоплен водой. В воздухе стоял запах болотной тины, а пол оказался покрытым толстым слоем скользкой зеленой жижи. Чертыхаясь, Виктор поднялся на ноги и принялся отряхать с себя эту мерзость. Наверху трещало и погрохатывало. Он почти пол­ностью привел себя в порядок, когда куча старого тряпья у противоположной стены зашевелилась. Послышалось сопенье, за­тем наружу высунулась рука. С противоположной стороны дома в подвал кто-то лез. Не помня себя от ужаса (…люди Дина!..), Вик­тор схватил автомат и навел его в сторону ожидаемого противника. В висках стучало, палец был готов в любое мгновение нажать на спуск.

– Елки-палки, – послышалось из-под старых матрасов и полу­сгнивших телогреек, – да помоги же мне, чего ты там встал!

Марк! Вот черт, а… Ну, разумеется Марк! Виктор перевел дух, опустил автомат и облизнул пересохшие губы.

– Ну, быстрее, быстрее.

Он помог ему выбраться наружу, затем они оба втащили его мешок.

– Какого дьявола! Как ты узнал, что я здесь? – закурив, Виктор привалился к стене. – Мы же договорились: встречаемся у старой бойни.

– У бойни? – Марк озадаченно наморщил лоб. – У какой бой­ни? Вик, ты меня удивляешь.

– Так, – Виктор выплюнул сигарету, – это опять твои штучки? Я тебе что говорил?!

– Какие штучки, – завизжал Марк, – ты же сам сказал, что будешь ждать меня здесь, под зданием госпиталя.

– Когда?

– Что когда?

– Когда я тебе это сказал?

Марк замялся.

– Н-ну… ну, не помню. Какая, в самом деле, разница?

Такое случалось и раньше. Неделю назад Марк откопал Виктора из-под завала. Просто пришел и откопал, хотя должен был в это вре­мя находиться совсем в другом месте. Не сделай он этого или сде­лай несколькими часами позже, и Виктор наверняка бы задох­нул­ся. На изумленные вопросы Марк только пожимал плечами. Он не знал, что его дернуло придти сюда именно тогда, когда это было больше всего нужно. Не знал, почему решил, что Виктора завалило. Просто пришел. Дня три назад он где-то разыскал и приволок ему противопехотную мину, хотя Виктор об этом совсем не просил. Не просил, но собирался попросить. Вчера…

– Ладно, – Виктор махнул рукой, – чего у тебя там на этот раз?

В мешке лежали консервы, четыре ручные гранаты, семь мага­зи­нов, несколько пистолетных обойм и портативный радио­при­емник.

– Приемник-то начерта?

– Пригодится, Вик, – резонно ответил Марк, – для чего-нибудь да пригодится. Не выкидывать же его, в самом деле!

– Э-эх, мародерская морда…

Марк самодовольно хмыкнул.

Когда перестрелка закончилась, они выбрались наружу. Посреди двора лежало три трупа. Еще один – возле здания (того самого, от­ку­да отстреливался Верзила Дин). Тело Бада пропало, гранатомет­чика тоже. Грузовик дымился, а от пикапа осталась только груда железа. И тишина. Мертвая, пугающая. Тишина, которая была го­раз­до хуже любых взрывов и выстрелов.

– Пойдем отсюда, – непроизвольно понижая голос, сказал Вик­тор.

– Погоди, – так же шепотом ответил Марк, – надо же посмот­реть, может у них что осталось.

Он бросил мешок на землю и, осторожно приблизившись к тру­пам, принялся обшаривать их, одного за другим. Виктор следил за ним настороженно, держа автомат наизготовку. Кто-то здесь есть, – подсказывала ему сильно обострившаяся в последнее время ин­ту­иция, – кто-то здесь прячется и этот кто-то опасен.

Осмотрев трех убитых посреди двора, Марк направился к четвертому, который лежал возле дома. Он не спеша пересек игровую площадку, скло­нился над телом. В тот же момент из-за дымящегося грузовика показался ствол. Марк его не видел.

– Ложись!! – заорал Виктор, первый заметивший опасность.

Ствол переметнулся в его сторону. Он нажал на спусковой крю­чок и одновременно увидел, как над направленным прямо ему в ли­цо дулом, возникло легкое облачко. Выстрела он не слышал.

В плечо ударило. Падая, Виктор успел заметить, что ствол вин­товки задрался в небо. Очевидно тот, кто прятался за грузовиком, был так же ранен или даже убит. Откатившись влево, он с трудом под­нялся на ноги. Плечо начинало ныть, кровь теплой волной стекала по животу и руке. Осторожно ступая, он приблизился к машине. Обошел ее, захлопнул открытую дверцу.

– Что там? – прозвучал испуганный голос Марка.

Винтовка, М-49, зацепилась ремнем за борт грузовика и потому осталась стоять. Рядом с ней на земле лежала девушка в рваной джинсовке. Виктор никогда раньше не видел ее. Автоматная очередь разворотила ей грудь, мертвые глаза смотрели в пустоту. Виктор сглотнул.

– Я уложил… его, – сказал он, возвращаясь к Марку. – Может, хватит мародерничать?

– Хорошо, – на удивление легко согласился Марк. – Ты ранен?

– Да, надеюсь навылет. Помоги мне и пошли отсюда скорее, пока нас еще кто-нибудь не подстрелил.

– Ружье у него забрал?

– Да (…у него!..), французский винтарь. Снайперский…

Марк молча кивнул, разорвал одну из своих рубах на длинные по­ло­сы и принялся перебинтовывать Виктору рану.

– Вечером, когда остановимся, обработаешь ее как следует, – сказал он.

Виктор улыбнулся.

– Мешок не забудь, труполюб.

Марк улыбнулся в ответ.

Весь остаток дня они шли на северо-восток. Пробираться приш­лось через мазутные топи, с неба моросил мелкий дождь, так что за семь с половиной часов удалось продвинуться километра на три, не больше. Но были и свои плюсы. За весь день они не встретили ни одной живой души. Два или три раза ветер доносил до них зву­ки отдаленной пальбы, но в целом все было спокойно. Когда окон­чательно стемнело, пришлось остановиться. Марк хотел идти даль­ше, но Виктор прекрасно понимал, что это бы было безумием. Ма­зут­ные топи – место, опасное даже днем. А захлебнуться этой мерзостью… бр-р.

– Кроме того, – настаивал Виктор, – у меня болит плечо. Надо обработать и перевязать рану. Место здесь подходящее. Сухо, камни. Можно даже костер развести.

Последний довод подействовал на Марка лучше, чем все ос­таль­ные вместе взятые.

– Ладно, – согласился он, – костер, это хорошо.

На том и порешили. Бросив автомат с рюкзаком, Виктор улегся на выжженную траву. Скинул сапоги и, с наслаждением потянув­шись, громко хрустнул суставами.

– Воды осталось на день, – предупредил Марк, – если завтра не найдем источника, что будем делать, не знаю.

– Зарежу я тебя, вот что, – пошутил Виктор. – Кровь выпью, а мясо на новые сапоги обменяю. А то мои чего-то ноги трут…

Марк промолчал.

Сняв старую повязку, Виктор бросил в кружку таблетку пан­то­цида и промыл рану, которая уже начинала гноиться.

– Давай помогу, – разорвав остатки рубахи, Марк наложил Виктору аккуратную повязку.

Костер разгорелся. Обсушив одежду, они разогрели по банке кон­сервов. Спать, как обычно, решили по очереди, несмотря на то, что место казалось безопасным. Вряд ли кто в темноте станет шарахаться по мазутным топям. А если б даже и так, то подойти к острову, не подняв шума, было практически невозможно. Однако, осторожность превыше всего.

– Слушай, а почему нам надо идти именно в Тофет? – спросил Марк.

Достав из мешка радиоприемник, он пытался разобраться в его устройстве.

– Как почему? Там же расположен Центр. Там есть еда, жизнь… Люди.

– Люди, – Марк поморщился.

– Я имею в виду не этих обезьян, – пояснил Виктор, – а нор­мальных цивилизованных людей. Надеюсь, такие еще остались.

– Хорошо бы, конечно. Только… С чего ты взял, что в Тофете все по-другому?

– Не знаю, – Виктор недовольно мотнул головой.

Он, как мог, старался избегать этого вопроса. На этот раз не получилось.

– Интуиция подсказывает.

– Фи, интуиция.

– Ну, пусть не интуиция! Пусть я просто надеюсь на это. Надеюсь и всё, понял? Потому что больше нам надеяться не на что. И во­об­ще, уже поздно, а нам завтра вставать чуть свет. Спи. Через пару часов меня сменишь.

Некоторое время оба молчали. Костер догорал, то ярко вспы­хивая, то чуть тлея. Осиновые сучья щелкали, разбрасывая дымя­щиеся угольки в разные стороны.

– Марк, – негромко позвал Виктор минуту спустя.

Он задумчиво рассматривал лежавшую у него на коленях вин­товку.

– А знаешь, кого я сегодня подстрелил?

– Что? – не понял Марк. – Кого подстрелил?

– Там, у госпиталя. Это была девушка, Марк. Блондинка. Очень красивая…

Он помолчал, затем добавил:

– Вот дура, а!

– Не вспоминай, – оборвал его Марк, – выкинь из головы эту муть. Если б не ты ее, то она бы нас. Это жизнь, Вик. Мне ли тебя учить?

Он отложил приемник в сторону.

– Ты помнишь мужика. Ну, которого сожрали.

– Это в лесу?

– Да, в лесу. Мы с тобой смотрели на это и ничего не могли по­де­лать. А как он орал! Ты помнишь, как он орал?! Но мы ведь совер­шенно ничего не могли поделать. Мы просто сидели и смотрели, как они его разделывают.

– Помню, – Виктор щелкнул пустым затвором. – Но тогда мы действительно ничего не могли поделать. Если б они нас заметили, то сожрали бы вместе с ним.

– Вот именно. Это судьба, Вик. А судьба это то, что от нас никоим образом не зависит. Точно так же и здесь. Так или иначе, но ты должен был убить ее. От судьбы не уйдешь. Ты ни в чем не виноват, у тебя не было выбора. А девка она там или не девка, какая теперь разница?

В этот момент заговорил брошенный на землю приемник. От не­ожиданности оба подскочили, а Виктор даже схватился за пис­то­лет. Сначала в динамике что-то щелкнуло, зашипело, потом пошли позывные и сквозь треск электрических разрядов пробился голос:

– …Хином! 4.0.12. Хином… говорит радиостанция Тофет. Всем, кто нас слышит. Говорит радиостанция Тофет. Внимание, передаю сообщение… Говорит Тофет…

Затем снова пошли помехи, треск, голос пропал. Марк бросился к приемнику, схватил его и взволнованно принялся крутить ручку настройки.

– Ты слышал, Вик?! Ты слышал!!.

Но как он ни старался, больше приемник не произнес ни слова. Только треск, шорохи, завывание. На всех частотах.

– Оставь, – сказал Виктор. – Это бесполезно. Мы должны сами туда добраться. Слышишь, Марк, сами! И мы это сделаем, черт меня побери!..

 

 

 

ГИМИЛ, 0007.

– Отец Альберт! Отец Альберт! – донеслось до него сквозь гомон толпы и стук колес.

Альберт обернулся. От передних дверей, через весь вагон, к нему спешил человек. В сером пальто с огромным воротником, ни­зень­кий, довольно приятной наружности.

– Извините, – сказал он, подходя и отдуваясь, – вы меня не узнали?

Альберт покачал головой.

– Я Мангус, ваш прихожанин. Ваш бывший прихожанин, – поправился он.

– Очень приятно, – Альберт улыбнулся. – Извините, что не узнал. Старею, а всех прихожан разве упомнишь? Извините…

Он заметил, что одно из сидений освободилось и жестом приг­ла­сил своего нового знакомого садиться. Присели.

– Знаете, а вы совсем не изменились, – заметил Мангус. – Та­кой же веселый, жизнерадостный. Вы по-прежнему служите в Церк­ви?

– Нет, – Альберт негромко рассмеялся. – Не знаю, к счастью или к несчастью, но уже нет.

– Вас выгнали?

– Сам ушел. Теперь я садовник.

– Вот так дела… – захлопал глазами Мангус. – А мне всегда казалось, что вы очень гордитесь своим положением. И ваши проповеди! В них было столько веры и искренности…

– Возможно, – Альберт нахмурился, – но теперь все это в прош­лом. Отныне с Церковью у меня нет ничего общего.

Он насупился и отвернулся к окну. Сердце неприятно щемило. Перед глазами с прежней отчетливостью вставали давние, и ка­за­лось уже навсегда ушедшие образы. Центральный собор, отец Николай, литургия. Господи, как все это было давно. Да и было ли на самом деле? Ну, к чему, к чему весь этот глупый разговор сей­час? Почему этот несчастный Мангус повстречался мне именно се­годня, когда и без него забот полон рот? Господи, как же мне все на­доело, кто бы знал, как мне тяжело. Альберт всхлипнул, чув­ст­вуя, как на глаза ему наворачиваются слезы.

Одну или две остановки проехали молча.

– Смотрите, – воскликнул Мангус, – кажется, Церковь опять устраивает гуляния.

Посреди Центральной площади, мимо которой они проезжали, рабочие в синих комбинезонах ставили деревянный помост. Чуть дальше группа пиротехников устанавливала фейерверки и ракет­ницы. По деревьям были развешаны цветные гирлянды, а возле фонтанов две женщины разгружали большую машину с цветами.

– Только это и могут, – угрюмо буркнул Альберт, искоса взглянув на готовящееся празднество. – Дела ни к черту, все разваливается, зато каждую неделю праздники.

– Да ладно вам! Что, в самом деле, с вами такое творится? Откуда этот скептицизм, откуда такой мрачный взгляд на вещи? Гимил процветает! С каждым годом, с каждым часом, и это факт, кото­рый не подлежит сомнению.

– Да уж, какие тут могут быть сомнения!

Мангус втянул голову в плечи.

– Я не узнаю вас, – засипел он, понижая голос до шепота. – Ей-богу, отец Альберт, с вами случилась какая-то беда. В чем дело? Я ни­когда не видел вас в таком угнетенном состоянии духа.

– Разве? – Альберт рассмеялся, изобразив на лице глупое недо­уме­ние. – А ведь десятью минутами раньше вы сказали, что я совсем не изменился, что я все такой же веселый и жизнерадостный. Или вы врали?

– Конечно нет, – совершенно смутился Мангус. – Когда я к вам по­дошел, вы действительно… но сейчас…

Он совсем потерялся и замолчал.

– Э-эх, чего уж там, – Альберт махнул рукой. – Устал я, брат Мангус. Понимаете, устал. Сам не знаю, что такое со мной тво­рит­ся. Из Церкви ушел, думал, полегчает, приду в норму. Оранжерею вот приобрел… Ни черта не помогает!

Он еще раз вздохнул.

– А вы знаете что, – оживился Мангус, – вы приходите сегодня вечером на площадь. Выпьете, повеселитесь. Я вас с такими людь­ми познакомлю! Вы у меня все на свете забудете, ей-богу. Клянусь вам, уж мы-то вашу хандру вылечим.

Лицо его сияло от восторга.

– Ну что, придете?

Альберт медленно повернулся и в упор посмотрел на него. На какое-то мгновение глаза его вспыхнули, оживились, но так же быст­ро потухли и снова в них появились прежние усталость, недо­воль­ство, апатия.

– На площадь? Нет, брат Мангус, это бесполезно, как мертвому припарки. Да и занят я сегодня, – он поднялся. – Извините, моя остановка. Всего вам хорошего. Приятно было поговорить.

– Если передумаете, то сможете найти меня на площади возле бара, – крикнул ему вдогонку Мангус. – Я буду ждать вас, слы­шите? У-ба-ра!..

Кисло улыбнувшись, Альберт спрыгнул с подножки на землю. Двери за ним закрылись, трамвай прозвенел и помчался дальше. Оставшись один, Альберт облегченно вздохнул. Часы показывали пят­надцать - двадцать восемь.

Ни на кого не обращая внимания, засунув руки глубоко в кар­ма­ны, он медленно шагал по улице. И без того было тошно, а уж пос­ле разговора с этим Мангусом… У-у, чтоб ему провалиться! Аль­берт выразительно плюнул на тротуар. Несколько прохожих удив­ленно на него обернулись. Гадюки! – подумал он с ненавистью.

Магазин спортивных товаров, который был ему нужен, нахо­дил­ся чуть в стороне от дороги. Он располагался на небольшом воз­вы­ше­нии и для того, чтобы попасть в него, нужно было подняться по крутой длинной лестнице. Досадуя на всех и вся, Альберт стал ка­рабкаться по бетонным ступеням наверх.

Во-первых, ему нужен рюкзак. Большой рюкзак. Во-вторых, удоч­ка или спиннинг. Спиннинг, наверное, предпочтительнее, хо­тя… Ладно, там будет видно. Что еще? Садок, набор блесен, нож, креп­кая веревка… Взявшись за ручку, Альберт рывком распахнул дверь.

Рюкзак он выбрал себе без труда. Большой, крепкий, с широ­кими лямками и множеством кармашков. А вот со спиннингом приш­лось повозиться.

– Извините, девушка, не могли бы вы показать мне еще раз вон тот. Да-да, с черной ручкой, – внутренне чертыхаясь, но выдер­жи­вая на лице вежливую улыбку, в десятый раз спрашивал Альберт.

– Этот? – устало уточняла продавщица.

– Да, именно этот.

Продавщица подавала. Альберт брал, рассматривал, сравнивал. По­том откладывал в сторону, просил показать другой.

– А что вы мне можете посоветовать? – спросил он, наконец, вы­му­чивая из себя все ту же кислую улыбку.

– Раздача советов в мои обязанности не входит. Выбирайте сами, что вам нужно, – с раздражением ответила девушка.

– То есть как это не можете?! – теряя терпение, заорал Альберт. – Вы продавец и обязаны обслужить покупателя по всей форме!

– Я в этих снастях разбираюсь не больше, чем вы… в кибер­не­ти­ке! И вообще, через пять минут у меня перерыв. Поку­пайте, что вам было нужно и уходите.

– Что?! Где у вас книга жалоб?

– Книга жалоб? – насмешливо переспросила продавщица. – Вы что, с луны свалились?

– Черт знает что!..

Альберт не глядя схватил первый попавшийся спиннинг (под­вернулся тот, который меньше всего ему нравился) и, швырнув деньги на прилавок, направился вон.

– Всего вам доброго, – донеслось ему вслед, когда он выходил из отдела.

– Стерва! – огрызнулся Альберт, впрочем уже на улице.

До гастронома пришлось добираться автобусом, так как трамваи почему-то перестали ходить. Народу было не так чтобы уж  много, но по хорошо отработанному, не знающему сбоев закону подлости, Альберт неудачно развернулся и совершенно нечаянно воткнул болтавшийся у него в рюкзаке полусложенный спиннинг  в ухо ка­ко­му-то мужику. Господи, как тот заорал! День был окончательно испорчен. Его обругали, назвали безмозглым ослом и даже (как ему показалось) намеревались побить. Впрочем, до этого дело не дошло.

Домой Альберт заявился злой, как черт, швырнул рюкзак с покупками в угол и сразу же бросился к телефону.

2-12-85-06

Короткие гудки… Сброс!

2-12-85-06

Короткие гудки… Черт! Сброс.

2-12-85-06

Тишина… Ровный длинный сигнал. Еще один…

– Алло, Герман? Я никуда не еду!

– То есть как это? Ты с ума сошел! – заволновались на том конце провода. – Ты что, не купил снасти? Это ерунда, у меня есть.

– Да нет, снасти я купил, – устало ответил Альберт (Герман был его лучшим другом и гнев его стал понемногу утихать). – Просто, понимаешь, настроение у меня какое-то паршивое. В общем, я рас­хотел ехать.

– Настроение? – изумилась трубка. – Ты что, спятил? Значит так, завтра утром, в семь ноль-ноль, я за тобой захожу и если зас­та­ну тебя не собранным… Ты меня понял?

– Ладно… ладно, уговорил, – Альберт опустился в кресло, улыбнулся.

– Ну вот и прекрасно, значит в семь ноль-ноль.

– О’кэй.

– Да, и еще.

– Что?

Короткая пауза, сопение.

– У тебя там все нормально? Если что-то не так…

– Да нет, все хорошо. Я же тебе говорю, просто немного устал.

– Ну ладно. Значит, завтра в семь.

– Так точно.

– Молодец!

Положив трубку, Альберт еще раз улыбнулся и рывком подняв­шись на ноги, побежал на кухню, готовить себе ужин. Чего я, в са­мом  деле, так разошелся? – думал он. – Сначала человека в трам­вае ни за что ни про что обидел, потом продавца в магазине. Слов­но бес в меня вселился какой-то. Ладно, – он выключил газ и по­тащил сковородку с яичницей к столу, – оставим все это прош­лому.

Через открытую форточку доносился отдаленный гул. Народ на­чи­нал стекаться к Центральной площади.

– Эх, – воскликнул Альберт с досадой, – кабы не на рыбалку…

Воспоминание о Мангусе не вызвало у него и тени раздраже­ния.

 

 

 

ХИНОМ, 0008.

– Бля-буду, Сивый! Ну и несет же от твоих сапог! – услышал Виктор за своей спиной голос Крота. – Ей-богу, ты, наверное, где-то в говно вляпался.

– Обоняй, обоняй, – Сивый хихикнул. – Скажи спасибо, что те­бе их лизать не приходится.

– Что?! – заорал Крот.

Голос его эхом прокатился по трубе.

– Ах ты, сученок! Да я щас всю обойму в твою костлявую задницу вы­пущу!

– Придурки, – Виктор оттер со лба капельки пота и двинулся дальше.

Стенки трубы были сухими и теплыми. Канализацией не поль­зо­вались уже много лет, однако внизу остался довольно толстый слой застарелых нечистот, время от времени разжижаемых сточны­ми водами. Идти во весь рост, или хотя бы пригнувшись, не позво­лял диаметр трубы. Приходилось ползти на карачках. Хлюпанье рук и ног, бряцанье оружия, кашель – гулко отдавались от стен.

В темноте Виктор не заметил, как труба кончилась. Руки его со­сколь­знули, тело потеряло равновесие и перекувыркнувшись в воздухе через голову, он шлепнулся на дно грязеотстойника. Приклад автомата больно ударил по подбородку.

– Черт! Осторожней там, – крикнул он, вскакивая и инстинк­тивно прикрывая руками голову, опасаясь, что сверху на него упадет еще кто-нибудь. – Кажется, вышли к коллектору.

– О-го-го, – присвистнул Сивый, щелкая зажигалкой, – по-моему, идем правильно…

Он вдруг как-то странно дернулся, вскрикнул и буквально выс­ко­чил из трубы. Зажигалка потухла, но по звуку можно было заклю­чить, что приземлился он явно не на ноги.

– Ах ты, сволочь!

В темноте щелкнул затвор. Виктор прекрасно понимал, что Си­вый только выпендривается но, несмотря на это, поспешил от­толк­нуть его к стене и выдернуть магазин из его автомата. На всякий слу­чай.

– Да он мне полножа в жопу воткнул! – вопил Сивый. – Этот сукин сын…

– Пасть захлопни.

Виктор несильно пихнул его в грудь. Забрал зажигалку и посве­тил наверх.

– Обойму отдай, – обиженно пробормотал Сивый.

Виктор швырнул магазин в грязь.

– Крот, – сказал он, когда тот спустился вниз, – оставь этого мудака в покое, ладно. Нехрена до него довязываться. Вернемся, тогда будете собачиться сколько вам влезет. Понял?

– Чё? Ты еще мне указывать, что ли будешь?! – выпятив нижнюю челюсть, Крот нагло посмотрел на Виктора. – Может ты здесь главный, а?

– Крот, не борзей… – Виктор нащупал рукоятку спрятанного в рукаве ножа.

Несколько секунд они с ненавистью буравили друг друга взгля­дом, затем Крот презрительно сплюнул в сторону, хмыкнул и про­це­див сквозь зубы:

– Дерьмо, – отошел в сторону.

Виктор промолчал. Вот скотина! Я его когда-нибудь завалю, это точно. На глушняк! Кишки выпущу и всё…

– Эй, – послышался сверху голос Дала, – может мне все-таки кто-нибудь посветит?

Щелкнув зажигалкой, Виктор немного расслабился. Он и не за­ме­тил, что уже несколько минут стоит в темноте. Следом за Далом спустились братья Правосуды (…m&m’s, блин!..). Хряк, как обыч­но, плелся в хвосте колонны.

– Перекур, – сразу же заканючил он, – сил больше нету.

– У-у, свинья жирная, – заржал Крот. – Как это ты не застрял своей толстой жопой в этой вонючей трубе?

– Крот, заткнись, – вежливо попросил Дал.

– Куда дальше? – поинтересовался Сивый.

Он успел обойти весь коллектор. Обилие ходов и ответвлений по­дей­ствовало на него удручающе.

– Так, – Виктор осмотрел три боковых туннеля, нашел над одним из них отметку «25/G» и указал на нее остальным. – Кажется, сюда.

Спустившись по туннелю до самого конца, они снова оказались в одной из дренажных труб. Сначала узкая, по мере продвижения вперед труба расширялась. С каждым шагом, с каждым пройденным метром становилось все светлее и просторнее. Вскоре они смогли подняться с колен на ноги, а еще через несколько десятков метров вдалеке ясно обозначилось круглое, наскоро заделанное досками отверстие.

– Тихо! – Виктор поднял руку.

Однако слушать его никто не захотел.

Крот вдруг почему-то ока­зал­ся впереди всех. Сквозь заколоченное отверстие он прошел с такой легкостью, словно оно было заделано не досками, а бумагой. Не найдя, как ожидал, никакой охраны, Крот выпустил короткую очередь в набиравшего воду старика, опрокинул его ведра и устремился дальше. Все остальные, не теряя напрасно времени, после­до­вали за ним. Из первого, каким он шел по трубам, Виктор вдруг оказался последним. Это его немного озадачило. Впрочем, на размышления времени не оставалось. Надо спешить. Если не успеешь, делиться с тобой никто не будет.

Отсек, куда они попали, оказался и в самом деле дренажной системой «G-25». Четырнадцать опускных ниш, переоборудованных под небольшие комнаты, располагались вдоль длинного коридора  по семь штук, одна против другой.

Будто номера в гостинице, – про­мелькнуло у Виктора в голове.

Он видел, как один из братьев Правосудов вытащил за волосы в коридор парня лет двадцати, швырнул его к стене и выстрелом в упор размозжил ему голову. Сивый, появившийся в этот момент в коридоре, задумчиво пнул мертвое тело ногой. Еще двоих мужчин в конце коридора разделывал Крот. Виктор нырнул в ближайшую к нему комнату.

Небольшая бетонная коробка. Вдоль правой стены тянулся ряд двухъ­ярусных нар, слева – большой длинный стол, на котором коптил бензиновый фонарь. Рядом с фонарем тарелка супа, на полу алюминиевая ложка. В дальнем углу стояли два здоровенных сундука. Из людей никого, хотя очевидно всего две-три минуты назад здесь кто-то был. И этот кто-то… Резко упав на пол, Виктор полоснул из автомата в пространство под нарами. Выстрелил, перекатился, дал еще очередь и только после этого решил посмотреть, есть ли там кто-нибудь или он напрасно истратил патроны.

Он медленно шагал вдоль ряда коек, останавливаясь возле каждой и осторожно под нее заглядывая. Под самыми последними, угловыми нарами что-то лежало. Держа автомат наизготовку, Виктор аккуратно подцепил темнеющий предмет и выволок его к свету, на середину комнаты.

Это был мальчишка. Лет одиннадцати-двенадцати…

Постояв секунду в нерешительности, Виктор перенес тело на одну из кроватей, накрыл его одеялом, а сам вернулся к стоявшим в углу сундукам.

Среди груды рваных кофточек, платьев и одеял, он нашел два мешочка кофе, бриллиантовый (…если не подделка!..) перстень, много мелких украшений и несколько банок тушенки. Не плохо. Во втором сундуке оказался охотничий карабин с патронами, пушистый шерстяной шарф, а так же несколько пар меховых рукавиц. Закинув карабин за спину, а все остальное сложив в рюкзак, Виктор стукнул стволом автомата по фонарю и поспешил вон из комнаты. В дверях он на мгновение задержался, чтобы оглянуться назад (…на одну из кроватей?..), затем двинулся дальше. Бензин из фонаря растекался по столу, капая на вываленные из сундуков тряпки. По комнате заплясали желтые языки пламени.

Коридор оказался пуст. На полу несколько трупов, много стреляных гильз. Откуда-то сбоку выскочил Дал.

– Иди, – он махнул рукой вглубь комнаты. – Там Крот какую-то суку нашел… А где Сивый?

– Не знаю, – Виктор поморщился. – Кто у входа?

– У какого входа? – не понял Дал.

– У входа, дебил!!

– Твою ма-ать!.. – Дал сорвался с места, на ходу меняя обойму.

Виктор бросился следом. Поворот, железная лестница… Люк, ведущий наверх, был настежь распахнут.

– Сколько у нас времени? – Дал не моргая, словно загипнотизированный, смотрел наверх. Ка­дык на его глотке бегал. – Мы еще можем успеть?

– Раньше думать надо было! – заорал Виктор. – Пошли обратно в трубу. Бегом!

Он бросился назад, но не успел вывернуть из-за угла, как тут же, лоб в лоб, столкнулся с Сивым. Оба упали.

– Наверх! – завизжал тот, кидаясь к лестнице. –  Быстрее наверх! Это Стинкарды. Они шли следом за нами. Быстрее!

В дальнем конце коридора, в том, откуда они пришли, уже завязалась перестрелка. Что-то орал Крот. Какой-то человек, кажется Хряк, на мгновение показался в проеме, но тут же дернулся, схватился за живот и повалился на пол. Это конец, – промелькнуло у Виктора в мозгу, – нам крышка…

– Быстрее! – вопил Дал, свешиваясь сверху, уже из люка. – Бегом! Мы тебя оставим…

Виктор вскарабкался по лестнице, Дал с Сивым захлопнули люк, придавили его железным швеллером и все трое бросились наверх.

– У Стинкардов шестьдесят стволов, – непонятно к чему сообщил Дал, – это тебе не банда, это маленькая армия…

– Заткнись, – оборвал его Виктор.

Сивый молчал. Лицо у него было напуганным и бледным.

Когда они вышли наружу, начало смеркаться. Пустынные улицы, развалины, звуки отдаленной стрельбы. Отодвинув крышку люка в сторону, Виктор высунул голову, осмотрелся и не заметив ничего подозрительного, выбрался полностью.

– Ну, – спросил он, переводя дыхание, – чего теперь делать будем?

– А?! – наружу показалась всклокоченная башка Сивого. – Чё де­лать?..

Вместо ответа, Виктор беззлобно плюнул ему на голову.

 

 

 

ГИМИЛ, 0014.

Отец Николай вскочил, нервно пробежался по комнате из угла в угол и снова уселся в кресло.

– Ты только посмотри, – взволнованно заговорил он, потрясая газетой. – Да-да, посмотри, что они понаписали здесь. Это же ложь. Бесстыдная, чудовищная ложь!

– Ну что вы, отец Николай, – как мог, попытался успокоить его Альберт, – не обращайте внимания. Вы же отлично понимаете, что это всего лишь журналистская трепотня, происки газетчиков.

– Газетчиков?! – отец Николай подскочил как ужаленный. – Да причем здесь газетчики? Газеты печатают сейчас все, что угодно, не в этом дело. Дело в том, что Каинисты вконец обнаглели! Мало того, что они отделились от Единой Церкви и избрали своего пат­риарха, так теперь они начинают поливать нас грязью. Они от­вер­гают все наши каноны, они называют нас вероотступниками, слу­жи­телями порока и непристойности. Более того, они пытаются да­вать свои(!) толкования Разделению.

Отец Николай швырнул газету на пол, плюнул на нее и принялся топтать ногами. В соседней комнате уже несколько минут надры­вался телефон, но он не обращал на него никакого внимания.

– Пошлите всех к черту! – рявкнул он прибежавшей на шум служанке. – Меня нету. Нету меня! Я на совете синедриона, я в Церк­ви, я… отравился грибами, черт побери!

Служанка исчезла. Было слышно, как она сняла с рычага трубку и обстоятельно принялась говорить. Потом замолчала и просунув го­лову в комнату, взволнованно пролепетала:

– Отец Николай, это из Церкви. Кажется, – она понизила голос до шепота, – кажется Сам…

– А, дьявол! – Отец Николай схватился за голову. – Хорошо, скажите, что я сейчас подойду.

– Извини, – сказал он, обращаясь к Альберту, – я на минутку. Сам понимаешь…

Он перекрестился и досадливо махнув рукой, исчез за портье­рой. Некоторое время из приемной доносился его приглушенный бас, затем двери закрылись, сделалось тихо. Альберт остался один.

Ну и дела, – подумал он, подходя к окну. – Боже правый, мир ка­тится в тартарары, не иначе. Сначала взрывы, потом это идиот­ское самосожжение, а теперь вот и в Церкви нелады какие-то пош­ли. Раскол! Самый настоящий раскол.

Альберт раздавил пальцем ползавшую по стеклу муху, стряхнул ее на пол и, вытерев палец о штору, уселся обратно в кресло. Через пару минут возвратился отец Николай.

– Eppur si muove! – заорал он во все горло. – Ну, теперь-то мы их прищучим! Разделаем этих сукиных детей так, что от них места мокрого не останется.

Он радостно потер руки и достал из трюмо графинчик.

– За успех!

– Что случилось? – изумился Альберт.

– Первосвященник, наш патриарх, написал ответную статью и зав­тра она выходит на первых полосах всех(!) центральных газет. Он зачитал мне отрывок. Господи, это заставит их надолго заткнуться. Ну, за успех!

Он поднял бокал.

– За успех, – вяло отреагировал Альберт.

Очень ему все это не нравилось. Чокнулись, выпили. Налили по вто­рой.

Когда часы в прихожей прозвонили семь, Альберт засобирался до­мой. Надо было срезать в теплицах цветы к предстоящему празднику. Заказали на этот раз порядочно, хотя праздник, наверняка, сорвется.

– Ну, я пойду, – сказал он. – Всего вам доброго, отец Николай. Приятно было побеседовать.

– Как, уже?

– Извините, дела, – он виновато улыбнулся.

– Ну и катись, черт с тобой! Мы и без тебя отметим это событие. Брату Юлиану вон только звякни, мигом на запах ликера примчится.

– Ну, вот и прекрасно. – Альберт кивнул, а сам подумал: «событие?..» – Я бы рад остаться, но, в самом деле, не могу.

– Ладно, ладно, Бог с тобой. Я не обижаюсь. Если передумаешь или освободишься к вечеру, приходи.

– Постараюсь, хотя наверняка обещать ничего не могу.

Отец Николай проводил Альберта до двери, где еще раз напомнил, что будет ждать его до позднего вечера. Альберт уже почти вы­шел, когда вспомнил, что забыл кое о чем спросить.

– Кстати, – он вернулся обратно, – а что за толкования Разделению дают Каинисты?

– А-а, – отец Николай поморщился, – чушь собачья. Эти еретики считают, что настоящее Разделение еще не произошло, что оно впереди.

– Вот как? – изумился Альберт.

– Да. А на роль истинных служителей Бога они, разумеется, выдвигают себя. Хочешь спастись? Присоединяйся к ним. Сволочи!

– И что народ?

– А что народ, народ быдло. В том-то и беда, – отец Николай сделался хмурым. – Ладно, иди давай. А то у меня опять настроение начинает портиться.

Альберт вышел. Дверь за ним с треском захлопнулась.

– Дерьмо собачье, – пробормотал он сквозь зубы. – Совсем озверели, сволочи!..

Автобуса не было очень долго. Люди на остановке стояли хмурые, недовольные. Разговоров никаких слышно не было, а если кто и бросал короткие реплики, то только ругательства в адрес Церкви.

– Паразиты, – буркнул пожилой мужчина, – сколько же лет они нас водили за нос!

– Напрасно вы так, – вступилась, было, девушка в красной куртке с эмблемой Единой Церкви на рукаве. – По-моему они здесь совсем ни при чем. Церковь пытается защищать наши интересы. Да­же сейчас, несмотря ни на что.

– От кого защищать? – накинулись на нее сразу несколько человек. – Церковь вас, сопляков, с потрохами купила, а вы и рады стараться.

– Что? – девушка пришла в негодование.

– Заткнись, тебе сказали, – рявкнул первый мужчина. – Вешать вас, сволочей, давно надо.

Девушка отошла в сторону.

Автобус подъехал примерно через час. Маленький, кособокий, бит­ком набитый людьми. Кое-как втиснувшись, Альберт мертвой хваткой ухватился за поручень и решил, что скорее сдохнет, чем позволит вытряхнуть себя наружу на следующей остановке. Двери закрылись. Несколько человек охнули, кто-то нехорошо выругался.

– Вот бы этого гребаного водилу отодрать, как следует!

Альберт хихикнул.

Когда проезжали мимо площади, он обратил внимание на то, что приготовления к празднику Субботы шли, как всегда, довольно бойко. Только вот толпы, наблюдающей за тем, как идут эти приготовления, теперь, увы, не было. Так, несколько одиноких зевак.

Ой-йо… – подумал Альберт, – а Каинисты, кажется, действительно кое в чем преуспели. Отстал я от жизни, совсем отстал. За­си­делся в своем захолустье.

Тут автобус попал  колесом в рытвину, Альберт ударился подбородком о поручень и мысли его потекли по совсем (…отодрать, как следует!..) иному руслу.

– Трясёть, а вязёть! – пошутили сзади.

Дорога, в последние годы, что и говорить, стала ни в пример ху­же. У Церкви не было средств, а если они и были, то никто ничего об этом не знал.

Возле рынка Святого Павла Альберту показалось, что в карман к не­му пытается кто-то залезть. Давка страшная, наверняка сказать ничего было нельзя, однако… Он, как мог, извернулся и засунул руку в карман пальто. Слава богу! Бумажник на месте. Значит, показалось. (…или не успели?..) Ну конечно показалось! Во всяком слу­чае, ему очень хотелось, чтобы это было именно так.

Вернувшись домой, он долго ковырялся с замком. Замок заедало и раньше, однако сегодня ему, кажется, пришел-таки конец. Провозившись минут пятнадцать, Альберт досадливо плюнул, перелез че­рез ограду и вошел в дом со двора. Здесь с дверью все было в порядке. Зайдя, он включил свет, осмотрелся и, не снимая ни пальто, ни ботинок, вернулся к парадному. Изнутри замок открывался изумительно. Альберт осмотрел дверь, коврик перед дверью, но ничего необычного не заметил. Да и что он хотел заметить? Тьфу ты, как глупо!

Повесив пальто на вешалку, Альберт по привычке посмотрелся в зеркало, поправил уже начинающие седеть волосы и хитро подмигнув своему отражению, отправился на кухню. Прежде чем идти в оранжерею, он хотел выпить стаканчик томатного сока.

– Ге-ге-гей! – крикнул он, проходя через холл.

Эхо гулко отозвалось от стен. Альберт жил совершенно один, не имея даже прислуги, и если говорить начистоту, был этому рад. В са­мом деле, можно было в любую минуту гаркнуть вот так вот, или ни с того, ни с сего, громко расхохотаться и никто (…никто!..) не пос­мотрит на тебя с недоумением, никто не подумает, что у тебя что-то не в порядке с головой. Кроме того, один – это значит, сам себе хозяин, это значит ни забот, ни хлопот. Бывали, конечно, минуты, когда это одиночество давило на него всей своей тяжестью, но…

– Го-го-го! – проорал он еще раз, уже на кухне.

Когда он переоделся и прихватив ведро с большими садовыми нож­ницами, подошел к дверям теплицы, то с изумлением обнаружил, что двери эти открыты. Странно, сам он никогда бы не оставил их так. В парниках должен поддерживаться все время один и тот же микроклимат, поэтому…

Он поставил ведро на пол, переложил ножницы из правой руки в левую и осторожно шагнул внутрь. Мягкий полусвет, тишина. Тонкий аромат роз с примесью запаха влажной земли. Альберт неслышно прошел через первый парник и остановился у дверей второго. Какой идиотизм! Почему я так крадусь, кого или чего боюсь здесь встретить? Ведь это же моя собственная оранжерея. Он бесшумно приоткрыл дверь во вторую теплицу. Это глупо, в конце-то концов!

Остановившись на пороге, Альберт медленно обвел взглядом ряды гвоздик. Все тихо, все спокойно. Ну, еще бы, кому же здесь быть! Он немного расслабился. Совсем спятил, старый дурак.

– Го-го-го! – крикнул он громко.

В то же мгновение в дальнем углу теплицы что-то хрустнуло, зашуршало и из зеленых зарослей выскочил человек со свежесрезанной охапкой цветов в руках. Молодой парнишка, на котором был серый халат с огромными белыми пуговицами. Сначала лицо его выразило недоумение, потом испуг, а потом сделалось совершенно безумным. Он бросил цветы и нырнул обратно в гвоздики. Кусты зашуршали, послышался звон разбиваемого стекла.

– Шухер, Буга! – донесся его голос, уже с улицы. – Хозяин вернулся.

Что-то зашуршало в другом конце теплицы. Снова звякнуло стекло, послышался топот убегающих ног. Все это произошло так быстро, что Альберт не успел даже испугаться. Он застыл на месте в нелепой позе (в одной руке ножницы, другая – поднята в воздух), и обалдело таращился в ту сторону, куда убежали неудачливые воришки. Десять-пятнадцать секунд глаза его оставались стеклянными, затем он несколько раз моргнул, опустил поднятую в воздух руку и медленно опустился на стоявшую рядом скамеечку сам. В горле пересохло.

– Господи, – он сглотнул, – это были воры. В Гимиле появились воры!

Ножницы выпали из его руки и, звякнув о бетонный пол, отскочили на грядку.

– Воры… – Альберт хохотнул.

 

 

 

ХИНОМ, 0014.

Когда-то давно здесь был хороший ресторан. Возможно не пер­воклассный, но что хороший, уж это точно. На стенах кое-где еще сохранилась дорогая облицовка, осколки громадных зеркал. Оста­лась почти нетронутой стойка бара. Ну а на столики с мягкими полукреслами очевидно вообще никто никогда и не думал по­ку­шаться. Кому они тогда были нужны? Само собой разумеется, те­перь этот зал выглядел совсем иначе, чем раньше. Но, что ни гово­ри, следы былой роскоши придавали ему какой-то особенный вид. В округе ресторан пользовался репутацией (он находился под опе­кой Форста), в него шли.

Виктор сидел возле пыльного окна и пил пиво. Пил маленькими глот­ками, время от времени отставляя кружку в сторону, чтобы сделать две-три затяжки. Так ему казалось вкуснее. Кроме пива, на столе стояла тарелка с вяленой воблой. Выпустив дым, Виктор снова взялся за кружку, поднес ее к губам…

– Привет, а ты что тут делаешь?! – хлопнули его по плечу.

От неожиданности он подскочил.

– Твою мать! – Виктор развернулся, готовый в любое мгновенье выхватить спрятанный под пиджаком револьвер.

Перед ним стоял мужчина. Не слишком молодой, но одет вызы­ва­юще. Шикарный серый костюм, такая же точно шля­па, модный щегольской галстук. Вообще-то, ходить по городу в та­ком виде было небезопасно. Могли и подстрелить ненароком. Если, конечно, ты не один из них. Лицо человека показалось Виктору знакомым.

– Не узнаешь? – парень открыто, располагающе улыбался.

Виктор немного расслабился.

– Дал? – спросил он неуверенно, не веря собственным глазам. – Черт побери, Дал!

Дал обошел столик кругом, поставил на него свою кружку, бу­­тыл­­ку вина и уселся напротив Виктора.

– Но погоди, тебя же подстрелили. Я видел собственными гла­зами! Ты свалился в бункер…

– Подстрелили, это точно, – засмеялся Дал, – только, как ви­дишь, не до конца. Ну что, давай за встречу.

– За встречу! – Виктор поднял кружку.

Выпили. Дал закурил, предложил сигарету Виктору. Надо же, – от­ме­тил про себя тот, – фирменные…

– Им бы не мешало скатерти на столы постелить, а то как-то зна­ешь… Не очень-то уютно.

– Шутишь?.. – Виктор неуверенно улыбнулся. – Ну, и чем ты сейчас занимаешься? Судя по твоему костюму…

– Да-да, – закивал Дал, – так оно и есть.

– На чьей стороне?

– Здесь нет сторон, мы боремся за право быть первыми.

Короткая пауза.

– Ты, наверное, и сам понимаешь, что лидер необходим? Вспомни, что творилось в Хиноме, пока не было более или менее крупных группировок, пока мелкие банды вели грызню между собой.

– Да, – Виктор кивнул, – теперь существует хоть какое-то подобие порядка.

– Вот-вот, – согласился Дал. – Теперь мелких банд нет, а мир поделен на сферы влияния. Однако и этого еще далеко не дос­та­точно. Ты спросил, на чьей я стороне? Это не секрет. Сейчас я при­надлежу к клану Форста, самому сильному на сегодняшний день клану. Думаю, будущее за нами.

– И что тогда? – спросил Виктор.

Лицо его непроизвольно скривилось в скептическую гримасу.

– А что тогда, – улыбнулся в ответ Дал. – Тогда начнется нор­маль­ная человеческая жизнь. Бои прекратятся, так как власть будет сосредоточена в одних руках, мало-помалу восстановится порядок. Это будет государство. Самое настоящее государство! Со своими законами, со своей армией, полицией…

– А как же люди? – поинтересовался Виктор.

Ему очень не нравился тон, которым с ним разговаривал Дал. Вы­со­комерный, заносчивый…

– Во всяком случае, лучше, чем сейчас. Ты должен понимать это не хуже меня. Я ведь сразу врубился, ты сам по себе. Ну и как?

Виктор поморщился. Да, он действительно был, что называется свободным. Жил в маленькой квартирке на окраине города, ходил на работу в мясную лавку Бухина. В принципе, все нормально, спо­койно. Хотя с другой стороны… Он был никем и ничем. Ноль без па­лочки, сопля на заборе. Нет, люди Форста (равно как и все ос­таль­ные) его не трогали. Они вообще не замечали подобных ему чер­вяков. Кланы воевали между собой и выжимали все, что только могли из лавочников, производителей, владельцев различных заве­дений. А вот те-то уже, в свою очередь, отыгрывались на своих ра­бот­никах и клиентах. Так что, как ни верти, Виктор не мог не осознавать, что на данный момент полностью зависит от милости (...тьфу ты, пакость какая!..) господина Бухина.

– Тошно, – признался он Далу. – Чувствую себя полным дерь­мом… Вернее, в полном дерьме.

– Вот-вот, – рассмеялся тот, – а когда к власти придем мы, когда образуется государство, тогда и ты будешь не шушерой, не хозяй­ским холуем, а самым что ни на есть гражданином. Заметь: граж­да­нином! У тебя будут свои права, тебя будут защищать, обеспе­чивать работой.

– Мягко стелишь.

– Дурила! Да как же можно иначе? Ты пойми: главное, чтобы у влас­ти стоял кто-то один. Один!! Тогда и только тогда…

Он не договорил. Где-то совсем рядом защелкали выстрелы, пос­лышался шум. Страшно побледнев, Дал бросился к окну и, встав сбоку, осторожно выглянул наружу. С противоположного кон­ца улицы в сторону ресторана шагало несколько рослых парней в ко­жаных куртках. Они шли плотным строем, перегородив практи­чески всю улицу. В руках у них были автоматы.

– Стинкарды! – Дал отскочил от окна, выхватывая из-под пиджака короткоствольный карабин. – Вот суки! На нашу тер­риторию…

Заскрежетав зубами, он уже вскинул было свой обрез, но вов­ре­мя спохватился и, сунув его обратно за пазуху, бросился к черному ходу.

– Пока, Вик. Поболтаем в другой раз.

Виктор молча махнул ему рукой.

Ну вот, – не без злорадства подумал он, – оказывается и твоей жизни не только шикарные сигареты и стильный плащик…

Перескочив через стойку, Дал исчез где-то в глубине под­собных помещений. Бармен испуганно посмотрел ему вслед.

Когда парни в кожаных куртках ворвались внутрь, Виктор даже не поднял голову. Он спокойно продолжал пить пиво, чередуя глотки с затяжками. Один из парней быстрым шагом пересек  зал и по­дошел к стойке. Двое других остались стоять у входа, остальные на улице.

– Куда они ушли? – спросил подошедший у бармена.

– Кто? – разыгрывая из себя полного идиота, пожал плечами тот.

Парень дал короткую очередь по бутылкам, расставленным за его спиной, затем приставил ствол автомата ему ко лбу.

– Я спросил: куда они ушли?

– Черным ходом. Он один.

Парень убрал автомат, знаком показал стоявшим у двери, чтобы они следовали за ним и устремился в темноту коридора. Те двое тоже. В зале снова стало тихо.

Допив оставленное Далом вино, Виктор встал и, расплатившись за свое пиво, направился к выходу. Где-то позади здания завязалась пе­рестрелка, но его это нисколько не волновало. Домой, он шел домой.

Вечером, наполнив ванну (…старую облупившуюся лохань…) до кра­ев, Виктор с наслаждением погрузился в теплую желтую воду. Это было огромной удачей, что именно сегодня в центральный во­до­провод подали воду. Грел он ее ведрами, прямо в печке. Откинув го­лову назад и вытянув ноги, Виктор посасывал кислое перебро­дившее вино, время от времени затягиваясь сигаретой.

Что ж, не так все и плохо, – мысленно рассуждал он. – По срав­нению с тем, что здесь творилось всего несколько лет назад, это самый настоящий рай. В чем-то Дал прав. Вот уже и воду стали в дома подавать. Открываются лавки, магазины… даже рестораны! Погова­ривают, что на западной окраине появилось казино. Неплохо, очень неплохо. Пусть эти верзилы дерутся, пусть выбирают какого-то там ли­дера, наше дело маленькое, нас они не трогают.

Виктор отложил сигарету, окунулся в воду с головой, затем принял первоначальное положение.

Одно плохо, – продолжал рассуждать он, – каждый дрожит за свою шкуру, каждый только и зна­ет: себе, себе, себе!!. Ну да ничего. Вот стабилизируется поло­жение, придут люди в норму, очнутся от этого кошмара и тогда…

В этот момент в дверь веранды забарабанили.

– Пустите! Ради всего святого, пустите!! – прокричал перепу­ганный мужской голос. – Пожалуйста, я умоляю вас!

Выронив бутылку на пол, Виктор вскочил. Он обмотал вокруг та­лии полотенце и прямо как был, босиком, стал спускаться вниз.

– Пустите, – продолжали надрываться снаружи, – я вам гарантирую: никто ничего не узнает. Они же меня убьют!

Виктор осторожно приблизился к двери. Он не смог бы увидеть, кто находится там, снаружи, даже если бы очень захотел. Все окна ниж­него этажа еще прошлой весной заделали железом. Для того чтобы посмотреть на непрошеного гостя, ему пришлось бы откры­вать ставни. Само собой разумеется, что об этом не могло быть и ре­чи.

– Кто вы? – спросил он через закрытую дверь. – Чего вам надо?

– Пустите меня, – жалобно взмолились на той стороне, – за мной гонятся.

– Ну и что? – усмехнулся Виктор. –  Я-то здесь причем?

Он развернулся, чтобы уходить.

– Нет! – взвыли на улице, словно почувствовав его намерение. – Обещаю вам, они ничего не узнают. Я вас отблагодарю, у меня есть деньги.

Виктор сглотнул. Постояв секунду в нерешительности, он про­тя­нул руку к замку… но тут же ее отдернул.

– Нет. Сожалею, но ничем не могу помочь. У меня семья, дети, – соврал он. – Я протащил их через весь этот кошмар и не хочу, чтобы с ними что-то случилось.

– Господи, они же убьют меня! – мужчина снова забарабанил в дверь.

– Убирайся! – заорал Виктор, отходя в темноту кухни. – Пошел от­сюда!!.

Он стоял, прижавшись лбом к стене, руки его беспорядочно ша­ри­ли по маленькому кухонному столу. Некоторое время крики и стук продолжались, затем все стихло. А минуту спустя в дверь заба­рабанили снова, но уже совсем по-другому.

– Открывай! – проорали сразу несколько голосов. – Открывай, по­ка дверь не вынесли!

– Его здесь нет, – крикнул Виктор, не двигаясь с места. – Он при­ходил, но я не пустил его. Я… хочу жить…

Стук прекратился. По-видимому, за дверью раздумывали над его сло­вами. Затем один из голосов негромко произнес:

– Вон он, я его вижу. На той стороне, у красного дома.

Шум, топот ног по крыльцу, снова тишина. Они ушли. Слава бо­гу, они ушли! Тяжело дыша, Виктор отклеился от стены. Тело его дро­жало, правая рука онемела. Щелкнув выключателем, он об­на­ру­жил, что сжимает большой кухонный нож с многогранной реб­рис­той ручкой.

– Черт!

Нож упал на пол. По ладони стекала тонкая струйка крови. Схва­тив со стола большой заварочный чайник, он со всего размаху са­данул им об пол. Чайник разбился вдребезги.

 

 

 

ГИМИЛ, 0018.

Взяв еще по одной, они отошли в уголок и встали у самого даль­не­го столика. Альберт смотрел на брата Юлиана с жалостью. Гряз­ный, небритый, с трясущимися руками и бегающими глазами, он не мог вызывать к себе ничего, кроме отвращения, но Альберту, как ни странно, его почему-то было жаль. Хотя, возможно, жалость здесь ни при чем. Как бы выразиться поточнее?.. Просто он пом­нил брата Юлиана совсем другим. Молодым, здоровым, веселым. В том-то все и дело. Ностальгия, не более того.

– Да, – вздохнул он, – постарели вы, брат Юлиан.

– Ладно, какой там постарел, – отмахнулся тот. – Не постарел, вод­ка доконала. Думаете, я сам не понимаю? Эх, отец Альберт, отец Альберт...

Помолчали.

Брат Юлиан сосредоточенно пытался содрать шкуру с сушеного окуня, Альберт рассеянно смотрел в окно. По улице двигалась про­цес­сия. «Долой Церковь!», «Патриарха – на костер!» – гласили бу­маж­ные транспаранты.

Каинисты, – подумал он зевая. – Зря ста­ра­ются, сегодня они уже не пользуются популярностью. Церковь воз­вращает себе былую славу.

– О, гляньте, – брат Юлиан ткнул недочищенным окунем в пыль­ное стекло, – опять черненькие вылезли.

Черненькие. Это точно, – подумал Альберт, – это верно под­ме­чено. В своих идиотских костюмах они похожи на тараканов. На та­ракаинов, хе-хе…

– Забавно, – он перевел взгляд на брата Юлиана, – а вы… ты по этому поводу что думаешь?

– По какому поводу? – не понял тот.

– Ну, об этой вот демонстрации, и вообще. Церковь-то не вчера рас­кололась.

– А чего тут думать! – брат Юлиан дошелушил наконец нес­част­ную рыбку, понюхал ее и сделал несколько больших глотков из кружки. – Мозги они нам компостируют, вот и всё думанье.

– Кто это «они»? – оживился Альберт.

– Они. И те, и эти. Я уже давно на все рукой махнул. Черт с ними, пусть разбираются сами, а то так и спятить недолго. Голова кругом идет от всей этой чернухи. То эти хорошие – те плохие, то те спа­си­тели рода человеческого, а эти наоборот. Тьфу! Чтоб им всем про­валиться.

– Хм, забавно, – усмехнулся Альберт.

Толпа за окном поредела, сделалась зыбкой и через несколько минут иссякла совсем.

Прошли, – вздохнул Альберт, – очевидно к Центральной площади…

Он с сожалением подумал о тех временах, ког­да каждые выходные на ней устраивались гуляния, еще раз вздох­нул и, взявшись за кружку, в два глотка ополовинил ее.

– Э-эх, а ведь я оранжерею свою продаю, – брякнул он, ни с того, ни с сего. – Всё! И парники, и дом: всё к чертовой бабушке! На­до­е­ло.

– Во как, – сочувственно закивал брат Юлиан, – а сам куда же?

– Куда, куда… В город вернусь, не век же мне в навозе ковы­рять­ся.

– Тоже дело, – брат Юлиан высосал остатки своего пива и с нескрываемым вожделением поглядывал на еще недопитую кружку Альберта.

– Да на, на. Чего таращишься? – Альберт плеснул половину того, что у него оставалось, брату Юлиану. – Обмельчали вы, однако, сов­сем обмельчали.

С непривычки его развезло. Он чувствовал, что начинает молоть вся­кий вздор, но ничего не мог с этим поделать.

– Не я обмельчал, общество обмельчало, – напыщенно ответил брат Юлиан, с готовностью принимая добавку. – Обстановка та­кая, положение такое. Всё возвращается к тому, от чего мы так упорно бежали.

Он загадочно подмигнул.

– Чепуха! – Альберт выпрямился и почти с ненавистью посмот­рел на брата Юлиана. – Чушь собачья! Раскол Церкви еще ничего не значит. Что мы, без нее что ли не проживем?

– Лиха беда начало.

– Чушь! – Альберт стукнул по столу кулаком.

С других столиков на них с любопытством стали оглядываться.

– Церковь здесь вообще не при делах, слышишь? Разделение прошло вне и без какого бы то ни было содействия Церкви. Цер­ковь просто воспользовалась моментом, взяла все под свой контроль, присвоила…

Невидимая крепкая рука схватила его за шиворот, грубый мужской голос прогремел над самым ухом:

– Ну, всё. Спорить будете не в моем баре! – и в следующую минуту Альберт оказался лежащим на тротуаре, прямо у входа в пивную.

Секундой позже к нему присоединился и брат Юлиан. Из глуби­ны павильона послышалось дружное гоготанье.

– Доболтался? – со злобой проворчал брат Юлиан, вскакивая на ноги. – Потрепал своим поганым языком, кретин! Даже пиво допить не дали. Тьфу ты, зараза!

Он досадливо плюнул, махнул рукой и, ссутулившись, заковылял прочь.

Ну и скотина, – подумал Альберт, поднимаясь с асфальта. – Целый вечер я его пою, а он… Ну и скотина!

Проверив, на месте ли бумажник и даже не обернувшись в сторону бара, откуда его так бесцеремонно выставили, Альберт отправился домой.

Подходя к оранжерее, он еще издали заметил, что что-то с ней бы­ло не так. Обычно блестящая и сверкающая на солнце, теперь она казалась совершенно безжизненной. Сердце у Альберта защемило. Спустившись с горки и обогнув овраг, он увидел ее под дру­гим углом, но все такую же мертвую и неприветливую. Когда же расстояние сократилось до нескольких десятков метров, стало, на­ко­нец, ясно, что за беда постигла его парники. Их сломали! Кто-то взял и просто-напросто высадил все стекла. Все до единого! Не по­жа­лели даже маленькую надстроечку с восточной стороны дома.

– Что за?.. – Альберт остановился.

Да, он знал, времена нынче неспокойные. Смутные времена. Га­зет­ные перепалки, стычки на улицах, демонстрации… Все это ста­ло в порядке вещей. Да, он знал, что в Гимиле завелись воры. Но он не знал, он просто никак не мог себе вообразить, что такая… та­кую… Что такое ужасное безобразие кто-нибудь может учинить над его(!) оранжереей.

– Боже мой, что я скажу покупателю?! –  Альберт бросился к дому.

Сам дом, к счастью, не тронули. Все окна остались целы, но на две­ри он обнаружил послание: большой белый листок с изобра­жен­ной на нем эмблемой Единой Церкви, перемазанный человечес­ким калом.

Оставив дверь распахнутой настежь, Альберт поспешил к парникам. Глазам его предстало жалкое зрелище. Все наружные стекла, все лампы, термометры и прочие приспособления были разбиты. Толстый слой мелких стеклянных осколков блестящим ков­ром покрывал пол от одной стены до другой. И здесь, и там ва­ля­лись камни, обломки кирпича, пустые бутылки. Розы, гвоздики, тюльпаны… – все оказалось погубленным.

– Боже мой, боже мой… – Хрустя осколками и внутренне содрогаясь, Альберт прошел во вторую теплицу.

И там та же картина. Идти в третью и четвертую не было на­доб­ности.

– Ну, все, – он был вне себя от ярости, – кто-то мне за это заплатит! Кто-то мне очень дорого за все это заплатит!

Когда он ворвался в здание ООП (Объединение по Охране Порядка), дежурный за столом вздрогнул и с удивлением на него уста­вился.

– Чем могу помочь? – спросил он растерянно.

– Вот! – Альберт с размаху шмякнул перед ним перемазанный говном лист.

Стакан чая, стоявший на столе, жалобно звякнул.

– Что это? – с любопытством спросил дежурный, осторожно, за краешек, поднимая бумагу.

– Что это?! – взвился Альберт, но тут же совладал с собой и, про­бе­жавшись туда-сюда по комнате, принялся рассказывать.

Рассказывал он долго. Красочно, до мельчайших подробностей описывая детали. Рассказал о том, что он застал у себя дома. Рассказал о том, что он думает по этому поводу. Предполагал возможное и невозможное. Орал, визжал, матерился. Когда же, наконец, речь его иссякла, дежурный с сожалением развел руками и как ни в чем небывало, промолвил:

– Все это ужасно, но я, увы, ничем не могу вам помочь. Отдела, занимающегося подобными делами, у нас еще не существует. Кстати, а вы никогда раньше не служили в Церкви?

– Как? – Альберт застыл посреди комнаты с растопыренными в разные стороны руками. – Ну, служил, и что? Вы лучше посове­туйте, что мне теперь делать.

Дежурный пожал плечами, но от советов воздержался.

– Понятно, – процедил сквозь зубы Альберт.

Он схватил принесенный им лист и громко хлопнув дверью, вы­шел на улицу. Что ему надо было делать, он знал. Поравнявшись с парковой оградой, Альберт остановился и оглядевшись по сто­ронам, выломал из нее длинный металлический прут с пикой на кон­це.

Он знал где живет один из священников церкви Каинистов и теперь спешил туда. К нему, к этому поганому еретику. Спра­вед­ливость должна быть восстановлена. Так было всегда, так будет и в этот раз. Уж кто-кто, а Альберт верил в справедливость. Всю жизнь он был яростным ее защитником и ревнивым охранителем.

Лучи заходящего солнца играли на сверкающем острие сталь­ной пики. Пики, которая была изготовлена для того, чтобы укра­шать парк.

 

 

 

ХИНОМ, 0020.

Когда назвали его имя, Виктор встал и, отложив газету, напра­вил­ся в указанный кабинет. Блестящие белые стены, отделанные плас­тиком громадные столы, несколько мельтешащих компью­теров.

– Проходите, садитесь.

Он сел.

– Имя?

– Виктор.

– Фамилия, отчество?

Он назвал.

– Где находились, что делали в момент Разделения?

– Что делал? – он поднял брови. – Н-не помню. Столько времени прошло.

– Придется вспомнить, – девушка постучала карандашом по крышке стола.

– Господи, ну какая вам разница? Я всего лишь ищу работу, а вы на меня словно дело уголовное заводите.

– Вспомнили? – невозмутимо переспросила девушка. – Если нет, можете забирать паспорт и идти на все четыре стороны.

– Ну, хорошо, – сдался Виктор. – В момент Разделения я сидел за своим обеденным столом, на кухне(!), и ел суп. Суп!

– Где проживали, чем занимались до Разделения?

Нехотя он сообщил и это.

– Чем занимались после того, как попали в Хином?

– Рубил лес, пилил дрова, ловил рыбу, – начал плести Виктор. – Потом работал плотником, потом рубщиком в мясной лавке госпо­дина Бухина, потом…

Анкету на него заполняли минут сорок, не меньше. У него выс­про­сили все, что только можно было выспросить. Причем прог­раммисты, составлявшие анкету, явно не упустили из виду «тэл лайтс» – многие вопросы в измененной форме повторялись снова и снова. Данные заносились в компьютер. Наконец, когда процедура ре­гистрации была завершена, девушка повернулась к нему и с очаро­вательной улыбкой на лице сообщила:

– Сожалею, но на данный момент вакансий на постоянную работу у нас нет. Можете позвонить нам через неделю.

Первым желанием Виктора было вскочить и сбросить на пол этот дурацкий компьютер, в котором содержалась теперь вся  его под­но­гот­­ная. Он сдержался. Вторым – поднять шум и ругань, на­чать выяснять, почему вот уже второй месяц ему морочат голову. Он не стал делать и этого. Он избрал третий, наиболее рациональ­ный вариант поведения: молча встал, со скорбной покорностью на лице надел фуражку и, не говоря ни слова, направился к выходу.

И это сработало!

– Минуточку, – окликнула его девушка, когда он уже взялся за ручку двери, – у нас нет вакансий на постоянные должности, но я могу вам выписать наряд на почасовые виды работ. Разумеется, в тру­довой стаж вам это не зачтется, но… Вы согласны?

Согласен ли он?!.

– Разумеется, согласен! Девушка, огромное вам спасибо!! Вы просто воскрешаете меня к жизни. Спасибо!

– Прекрасно, – на щеках у нее заиграл румянец, – я вам оформлю карточку. Нужно будет каждое утро приходить к диспет­черу и делать отметку. Ясно?

– Как божий день!

Положив прозрачную пластинку в карман, Виктор пулей выле­тел из здания биржи. Ну, наконец-то, наконец-то он получил работу! Пусть неказистую (на карточке значилось: «Парк отдыха. Под­ме­таль­щик»), пусть не такую, на которую рассчитывал, но все-таки! Да хрен с ним, что не дадут продовольственных талонов, хрен с ним, что не поставят в очередь на жилье. Плевать! Главное будут пла­тить, будут давать наличные.

Территория в парке досталась ему порядочная. Три длинных ал­леи, несколько игровых площадок, теннисный корт, а так же ста­рый высохший бассейн. Что и говорить, работы до позднего вече­ра. Впрочем, работы он не боялся. Получив у кладовщика (под расписку!) метлу, лопату и фартук, а также небольшой жестяной ба­чок, Виктор отправился к самой дальней дорожке. Нацепил фар­тук, поплевал на руки и, взяв метлу, принялся за дело.

Ш-ших, ш-ших… Работа шла легко и приятно. Виктор даже не ожи­дал, что ему так понравится быть подметальщиком. Ш-ших, ш-ших… Когда закончилась первая аллея, он быстро перекурил, вы­трях­нул мусор из бачка в контейнер и поспешил ко второй. Здесь ока­за­лось труднее – стояли скамейки. Ш-ших, ш-ших… Скамья, поворот. Снова свободное пространство. Ш-ших, ш-ших…

– Эй, дворник.

Виктор выпрямился не сразу, он еще не успел привыкнуть к сво­ему новому званию. Развалившись перед ним, на скамейке сидел офи­цер. Эмблема старшего воинского звания, нашивка войск Легиона. Офи­цер широко улыбался.

– Что, дворник, не признал?

Но Виктор его признал. Сотые, а может быть тысячные доли се­кун­ды потребовались ему для того, чтобы провертеть в памяти всех людей подобной комплекции, которых он когда-либо знал. Про­вертеть, выбрать, вспомнить.

– Жбан… – метла выпала из рук, звонко щелкнув по асфальту де­ре­вянной ручкой. – Жбанище, черт меня побери!

– Нехорошо, дворник, – рассмеялся офицер, – очень нехорошо. Какой я вам Жбан? Что это за фамильярность?! Для вас я господин офицер, ясно?

– Боже мой, Жбан. Ты тогда так заорал, что я подумал, из тебя сок вы­жимают. Думаю всё, крышка Лисовичу. И здесь тебя нигде вид­но не было. Двадцать лет. Целых двадцать лет! А ты все такой же. Толь­ко рожа, по-моему, стала еще шире.

– Нет, это невыносимо! Дворник, перед вами стоит офицер войск Великого Легиона.

– Виноват!! – заорал Виктор. – Прошу арестовать меня и выс­лать этапом на Великий Стройки.

Оба рассмеялись. Редкие прохожие с удивлением посматривали в их сторону.

– Ну, рассказывай, – попросил Виктор, когда они уселись на скамейку, – что с тобой было?

Метла с лопатой остались лежать посреди дорожки.

– Да ничего особенного, – Жбан снял фуражку, оттер платочком со лба пот. – Сдавило, хлопнуло током. А очнулся, как и все, уже здесь, недалеко от Тофета. Сначала было тяжело, потом привык…

Он с грустью посмотрел куда-то вдаль.

– Не женился? – поинтересовался Виктор.

– Какой там, – Жбан замахал руками, – боже меня упаси. В такое-то время?

– Да, время веселенькое.

Виктор достал сигареты. Закурили.

– Ты сам-то как думаешь, долго он еще протянет? – осторожно начал он.

Жбан метнул на него быстрый взгляд. Нехороший взгляд, про­ни­зывающий до самых костей. Виктор поежился.

– Не знаю. И никому другому знать не советую. Понял?

У Виктора отлегло от сердца.

– Спасибо Жбан, – он неуверенно улыбнулся. – Большое тебе спасибо.

– И потом, какая разница? – смягчился Жбан. – Умрет этот, при­дет другой. Не в человеке же дело. А против системы переть никому не советую. Раздавит, и места мокрого не останется.

– А как же Подполье? – начал было Виктор. – Я слышал…

– Прекрати! – оборвал его Жбан. – Никакого Подполья нет. И во­обще, держи язык за зубами. Если, конечно, на Стройки не хо­чешь…

Воцарилась тишина. Виктор нервно докуривал сигарету, Жбан по-прежнему смотрел куда-то вдаль, время от времени снимая фу­раж­ку и оттирая со лба пот.

– Кстати, – встрепенулся он, – ты что, на самом деле дворником работаешь?

– Нет, – усмехнулся Виктор, – это я так гордыню свою усми­ряю.

– Вот что, я тебе дам бумагу, – он полез в карман за записной книжкой, – придешь завтра к полудню ко мне в департамент. Что-нибудь тебе подыщем. Хорошо?

– Хорошо, конечно… – Виктор обалдело захлопал глазами.

– Ну, вот и прекрасно. Заодно отметим встречу. Поговорим, выпь­ем, – посмотрев на часы, Жбан, кряхтя, начал подниматься. – А сейчас извини, время поджимает.

– Слушай, как же… – Виктор махнул рукой. – Ладно, завтра приду. Только, не выставят меня оттуда?

– Вот наказанье-то! На что ж я тебе бумагу-то дал?!

Жбан вручил ему листок, пожал руку и еще раз крепко обняв, впе­ревалочку зашагал к выходу.

– Вот так, – усмехнулся Виктор, возвращаясь к метле. – Жбанище, Жбанище. Раньше я тебя дрючил, теперь ты меня дрю­чить будешь…

На сердце у него было необыкновенно легко.

Работа закончилась ближе к вечеру, когда окончательно стем­не­ло и в парке зажглись фонари. Дочистив дно бассейна, Виктор сел пе­ре­курить. Ночь выдалась славная. Тихо, прохладно, в небе ни облачка. Ярко мерцали звезды, а луна еще только-только под­ни­ма­лась из-за горизонта. Виктор не раз сожалел о том, что не умеет ори­ен­ти­роваться по звездному небу. Как знать, может быть звезды смог­ли бы дать ответ на вопрос о месторасположении Хинома? Звез­ды…

В этот момент до его слуха донесся чей-то сдавленный крик. Вик­тор отбросил сигарету, прислушался. Так и есть. В темноте, не­да­леко от старых конюшен, происходила какая-то возня. Черт! Вик­тор насторожился.

– Отпусти, скотина! – раздался сдавленный женский вопль. – Не-ет!!.

Затем снова возня, невнятное бормотание.

Первой реакцией Виктора было броситься на помощь. Он даже сде­лал несколько шагов по направлению к конюшням, но потом ос­та­новился. Елки-палки, а что если их там много? Что если они во­оружены? Нет, разбирайтесь, ребята, сами. Не мое это дело. Он в не­решительности топтался на месте.

Снова женский крик. Шлепок. Грубый мужской голос:

– Заткнись, с-сука!

Виктора передернуло. Кулаки его непроизвольно (…может ты здесь главный, а?..) сжались. Схватив лопату, он бросился в тем­ноту.

Ну, уж нет, хватит с тебя! Хватит убивать и насиловать. Прош­ло то время, Крот, давным-давно прошло. Сейчас я тебе снесу баш­ку вот этой вот самой лопатой.

Свернув с тропинки в сторону, Виктор сразу увидел их: жен­щи­ну, распростертую на земле и двух здоровенных мужиков, склонив­шихся над ней. Подол платья у нее уже был разорван. Не разби­ра­ясь и не пытаясь выяснить, что здесь происходит (и так все ясно!), он широко размахнулся и стукнул ближайшего к нему мужика лопатой по голове. Стукнул плашмя, но сильно. Негромко охнув, мужчина пова­лил­ся на землю, лицом вниз. Виктор сделал попытку ударить вто­ро­го, но тот ловко уклонился и, отскочив в сторону, с удивлением на него уставился. Да, это был Крот.

– А, снова ты, – лицо его перекосила злобная усмешка.

Он вдруг сделал резкий выпад вперед и сильно ударил Виктора ку­ла­ком в нос. Из глаз посыпались искры. Неловко мотнув головой, Виктор выронил лопату и опустился на одно колено.

Краем глаза он уловил, что женщина поднялась с земли и исчез­ла в темноте.

Зови на помощь, – мысленно взмолился он, – ради Бога(!), зови на помощь! Ведь я же прибежал на твой крик…

Злоб­но зарычав, Крот бросился на него. Виктор откатился в сторону и вскочил на ноги. Теперь они стояли лицом к лицу, готовые в любой мо­мент броситься друг на друга.

Крот попытался ударить снизу. Виктор парировал удар и пере­шел в наступление. Пятясь задом, Крот налетел на какой-то пенек и с шумом обрушился в кусты. В тот же момент Виктора схватили за шею. Горло сдавило, спину, чуть выше пояса, пронзила острая боль. Перед глазами у него поплыли малиновые пятна.

(..ножом! он ударил меня ножом!..)

Очевидно, после знакомства с лопатой, приятель Крота все-таки очу­хался. Уже теряя сознание, Виктор успел заметить, как по парку, со стороны восточных ворот, к ним бегут  люди.

 

 

 

ГИМИЛ, 0024.

Закурив, Альберт снова повернулся к плакату. Маленький плю­га­вый человечек со злобными глазами держал в руках восьми­ко­нечный крест. Лидер Каинистов, их патриарх. «Обратись к Господу!» – гласила надпись сверху. «Спасение в Церкви Святого Каина» – информировала надпись внизу. Альберт нахмурился. Он прек­расно знал того, кто был изображен на плакате. Когда-то, мно­го лет назад, еще в старом мире, этот человек читал под его нача­лом священное Писание. Тогда он был пешкой, а теперь…

– Ну, брат Андрей, – Альберт  со  злостью сорвал плакат со сте­ны, – ну, патриарх Святого Каина!..

Он щелчком выстрелил окурок в сторону и, засунув руки глубо­ко в карманы, побрел вверх по улице.

Вечерело. С севера дул холодный ветер, тяжелые тучи быстро нес­лись по небу. Улицы стояли пусты и безлюдны. Повсюду ва­ля­лись кучи мусора, дымились пепелища костров. Стемнело, но све­та нигде не было видно. Электричество пропало три месяца назад. Навер­ное, уже навсегда. Воду в городской водопровод тоже не по­да­вали, но к этому давно привыкли. Люди черпали воду из сква­жин, устроенных в четырех или пяти точках города. Собственно го­во­ря, именно из-за воды Альберт и вышел на улицу. Он надеялся при­нести хотя бы одно ведро, но у скважины творилось такое… В об­щем, теперь он возвращался домой не только без воды, но и без вед­ра. Досадно. Хотя, если учесть то, что он остался жив и даже не ранен, скорее удачно. Да-да, пожалуй, это удача. Черт с ним, с вед­ром. Ведро, дело наживное. А за водой сходить можно будет ближе к утру. Спокойнее, да и народу, наверное, будет поменьше.

Свернув в переулок, Альберт в нерешительности замедлил шаг, а  затем и вовсе остановился. Впереди стояли четверо. Кто такие, ра­зобрать было нельзя, но, по всей видимости, не члены союза пацифистов. Потоптавшись на месте, Альберт решил возвратиться обратно. Надо поискать другую дорогу. Он развернулся. В ту же ми­нуту за спиной у него послышались шаги. Сначала медленные, за­тем  все быстрее. Недолго думая, Альберт сорвался с места и что бы­ло духу, помчался вниз по главной улице. Туда, откуда пришел. Ды­хание перехватило, сердце угрожало микроинфарктом, но он все на­ра­щивал и наращивал темп.

Господи, а что если это Каинисты? Они же меня с дерьмом сожрут!..

Кирпичная арка, старый двор. Альберт нырнул туда. Пересек иг­ро­вую площадку, свернул на асфальтовую дорожку и только тогда со­образил, что попал в западню. Выхода не было, двор оказался глухим. Мрачная каменная мышеловка с рядами черных незрячих окон, обрушившимися карнизами, распахнутыми настежь подъ­ездами…

Подъезды! Альберт метнулся к ближайшему, заскочил в него и, сог­нувшись в три погибели, забился под лестницу.

Отсижусь, здесь от­сижусь…

Воздух с присвистом вырывался из легких, пот лил ручьями. Матерь божья, да меня сейчас удар хватит. Снаружи пос­лы­шался топот. Зажав рот рукой, он полез еще глубже. В то же мгновение в затылок ему уперлось что-то твердое и хриплый шепот сообщил:

– Откроешь рот, размажу мозги по стенке.

Альберт замер. Впрочем, ничего другого ему не оставалось. Бы­ло слышно, как преследователи рыскали по двору, чем-то гро­мы­хали, негромко переругивались. Затем дверь подъезда скрипнула и на пороге появился человек. Да, это действительно были Каинис­ты. Черный костюм, белая повязка на левой руке.

– Здесь тоже пусто, – крикнул он кому-то во двор. – Бесполезно. Он, наверное, в одну из квартир шмыгнул.

Парень с досадой пнул поскрипывающую на ветру дверь и вы­шел на улицу. Голоса стали удаляться, затем затихли совсем. Аль­берт облегченно вздохнул, но тут же, словно напоминая о себе, в за­ты­лок ему ткнулся ствол пистолета.

– Встань и медленно отойди к стене, – проскрипел неприятный муж­ской голос. – Не вздумай выкаблучиваться. Стреляю без вся­ких там предупреждений.

Подняв руки, Альберт послушно вылез из-под лестницы. Шур­ша­ние за спиной, мягкие кошачьи шаги.

– Выйди на свет. Быстрее. Лицом ко мне.

Альберт подошел к дверному проему, опустил руки и медленно раз­вернулся. Испуг на его лице стал переходить в удивление.

Вот это да…

Перед ним стоял Мангус.

– Отец Альберт?.. – от удивления Мангус раскрыл рот.

Рука с пистолетом опустилась.

– Фу, ну ты меня и напугал! – закрыв глаза, Альберт повис на перилах.

– В-вы меня тоже, – признался Мангус. – Я решил, что вы один из них.

Оба рассмеялись.

– Что теперь?

– Нужно пробираться к Собору, – сказал Мангус, – там штаб. До­мой вам сейчас возвращаться рискованно.

Он сунул пистолет за пояс.

– К Собору? – Альберт медлил. – Ладно, черт с ним. К Собору, так к Собору.

– Прекрасно. Я пойду первым, вы следом за мной. Не отставайте и ничего не бойтесь.

Прежде чем выйти на улицу, Мангус внимательно осмотрел двор.

– Все спокойно, – сообщил он шепотом, – пойдем «черным ходом», через арку нельзя.

– Черным ходом? – удивился Альберт.

– Да. Здесь есть дыра.

До Собора было не больше трех километров и эти три километ­ра они преодолели за два с половиной часа. За два часа! Несколько раз на них нападали небольшие отряды Каинистов, к счастью, во­ору­женных только дубинками, и Мангус с остервенением от них от­стре­ливался. Один раз Альберт, не заметив открытого канали­за­цион­ного люка, едва в него не провалился. Ко всему прочему, сапо­ги в кровь стерли ноги. В общем, когда они вышли к Собору, силы его были на исходе.

На баррикадах их встретил отец Николай.

– Альберт! – в голосе его звучала радость. – Какими судьбами? Что ты здесь делаешь?

– Да вот… – озираясь по сторонам, ответил он.

Мангус, не желая мешать разговору, куда-то исчез.

– Вымотался? – сочувственно спросил отец Николай.

В ответ Альберт только устало улыбнулся.

– Ну, заходи, заходи. Поешь и ложись-ка ты, братец, спать. Мо­жешь в моей келье. Мне этой ночью все равно будет не до сна. Зав­тра показательная казнь, надо подготовиться.

– Казнь? – удивился Альберт.

– Да. Наши поймали каинистского архиепископа, Церковный Суд при­говорил его к сожжению.

Отец Николай указал рукой на площадь перед Собором и только тог­­да Альберт заметил скрывающийся в полумраке деревянный по­мост.

(…эшафот?..)

– Дел уйма, – запричитал отец Николай. – Надо столб устано­вить, достать дров…

– Во сколько же начало?

– Утром, как рассветет.

– ЗдОрово! – Альберт улыбнулся. – Тогда отдых мне действи­тель­но не помешает. Пропустить такое зрелище…

– Иди, иди, – отец Николай замахал руками. – Спи, ешь. В об­щем, чувствуй себя как дома. Меня не жди. Ах да, увидишь Ман­гуса, немедленно пошли ко мне. И куда он, паразит, уже успел по­де­ваться? Ведь только что здесь маячил.

– Хорошо. Доброй вам ночи, отец Николай.

Выцарапав из кармана сигарету, Альберт заковылял к Собору.

Пожру, и сразу спать, – думал он, устало передвигая ноги. – Зав­тра нужно быть бодрым (…как кедр…). Усталому и разбитому на казни делать нечего. Спать!..

Ночь прошла спокойно. Ни стрельбы, ни какого другого шума Аль­берт не слышал. Проснулся он утром от гомона многоголосой тол­пы.

Неужели проспал?!. – с ужасом подумал он, вскакивая с пос­тели. Быстро натянул сапоги и бросился вниз. – Только бы казнь еще не началась, только бы не началась…

В нижнем зале Собора навстречу ему попался Мангус. В руках он держал огромную зеленую канистру. Вид у него был измо­тан­ный.

– На площадь? – пропыхтел он. – Не советую. К помосту вам все равно не пробраться, толпа озверела. Точно говорю.

– А что же делать? – голос Альберта прозвучал по-детски растерянно.

– На вашем месте, – улыбнулся Мангус, – я бы поднялся на ко­ло­кольню. Оттуда прекрасный вид и совершенно никакого риска быть раздавленным этим сбродом.

Резко развернувшись, Альберт помчался обратно наверх.

Народу собралось много. Вся площадь перед Собором оказалась за­полненной людьми. Толпа волновалась и гудела. Деревянный помост за ночь завалили дровами, а так же устроили что-то вроде сходен, по которым приговоренного должны будут возвести на костер. Надо всем этим возвышался большой деревянный столб.

Альберт ждал. Вид с колокольни открывался великолепный. Вся площадь, как на ладони. В поле зрения попадали даже баррикады, воз­веденные по ту сторону церковного двора. Альберт ждал.

Церемониал начался ровно в семь часов, когда багровый диск показался над крышами домов и залил все вокруг тревожным светом. Приговоренного вывели со стороны часовни. Толпа рас­ступилась, образуя для процессии свободный проход. Люди притихли. В наступившей тишине было слышно, как в церковном саду заливается какая-то птичка.

Приговоренный, бледный тощий человек с испуганными гла­зами, одетый в рваную рясу, а так же шестеро сопровождавших его прислужников, приблизились к помосту. Четверо остались стоять, а обвиняемый и двое других поднялись по сходням. Альберт по­ду­мал, что сейчас каиниста начнут привязывать к столбу веревками или цепью, но все оказалось гораздо проще. Ему завели руки за спину, так, чтобы они обхватывали столб, а затем пристегнули за­пястья наручниками. Проделав это, прислужники сошли вниз, уб­ра­ли за собой сходни и присоединились к четырем остальным, сто­яв­шим возле костра полукругом.

Когда на площади появился отец Николай, толпа восторженно за­гудела. Он величественно прошествовал к приготовленной спе­циально для него трибуне, поднял руку и когда шум прекратился, на­чал зачитывать обвинительный акт. Речь его была длинной и пу­тан­ной. Архиепископа обвиняли во всех смертных грехах. Он ока­зался предателем, провокатором и даже, как это ни странно, на­силь­ником и детоубийцей. Все время, пока отец Николай зачиты­вал обвинение, Мангус, вместе с двумя парнями из отряда добро­воль­цев, поливали дрова керосином.

В руках у прислужников зажглись факела.

– А посему, – закончил свою речь отец Николай, – Церковный Суд, во главе с патриархом Павлом Великим, приговаривает архи­епис­копа, преданной Нами анафеме Церкви Святого Каина, к смерт­ной казни через сожжение. Да простит ему Всевышний все его прегрешения. Аминь.

Он замолчал, передал бумагу кому-то из своей свиты и, прек­ло­нив голову, начал молиться.

– Это ложь! – пронесся над толпой взволнованный голос. – Все ложь! Они вас обманывают, люди. Я страдаю безвинно…

Кричал архиепископ. Отец Николай как-то странно дернулся, ли­цо его перекосилось. Не дочитав молитвы, он подал знак прис­луж­никам.

– Истинное Разделение еще впереди! Церковь Святого Каина, вот ваша единственная надежда на спасение! А они лгут. Лгут!!.

Факелы коснулись дров, вспыхнуло пламя. Проповедь архиепис­копа оборвалась, раздался жуткий крик. Горело, что надо. Керосину Ман­гус явно не пожалел. С колокольни Альберту было прекрасно вид­но, как извивается и корчится в огне прикованное наручниками тело. Зрелище наполнило его душу неожиданным диким востор­гом. Черный дым поднимался к небу, временами застилая караб­ка­ющееся по крышам солнце. Толпа ликовала, толпа была вне себя от представления. А потом…

А потом произошло непредвиденное. Поглощенные зрелищем, за ревом и свистом никто не заметил, что с восточной стороны го­ро­да, прорвав сеть баррикад, к Собору приближаются Каинисты. Ог­ром­ный отряд, человек в тысячу, а то и больше, повалив хлип­кую церковную ограду, схлестнулся с толпой прхожан. Началась паника. Люди давили, калечили, топтали друг друга. Каинисты с остер­ве­не­нием рубили, кололи и резали. Раздавались одиночные выст­релы. А на пылающем костре языки пламени лизали безжиз­нен­ную обуглившуюся головешку.

Не помня себя от ужаса, Альберт начал взбираться по вере­воч­ной лестнице вверх, под самый купол. Мыслей в голове не было, их словно вышибло оттуда. Были только страх, паника, желание вы­жить. Выжить любой ценой!

(…спрятаться, затаиться, отсидеться…)

Добравшись до маленькой деревянной площадочки, Альберт втянул за собой лестницу, забился в угол и почти перестал дышать. Он был уверен: снизу его ни за что не заметить. А вот когда насту­пит ночь, или когда наши отобьют атаку…

Рев толпы все усиливался.

 

 

 

ХИНОМ, 0028.

– Всё горят? – поинтересовался Игорь.

– Горят, – ответил Виктор, – чего бы им ни гореть?

Горели цистерны с мазутом. Горели вот уже вторые сутки и по­жар­ные ничего не могли поделать. Мазут растекся на большую пло­щадь и чтобы не заражать местность, ждали полного выго­ра­ния топлива.

– Как думаешь, это диверсия?

– Диверсия? – засомневался Виктор. – Почему сразу диверсия. Какой им прок от пожаров? Осады в любом случае не снимут.

Он отошел от окна и уселся обратно за стол. Игорь продолжал ле­жать на диване.

– Прок есть. Паника в городе этим сукиным детям только на руку.

– Паника в городе творится безо всяких пожаров. Остатки Ле­гиона, те, что не в мэрии, шастают повсюду. Причем теперь эти груп­пы совершенно неуправляемы.

– Может быть, – вяло отреагировал Игорь.

Помолчали. Со стороны мэрии доносились редкие выстрелы, пу­­шеч­ная пальба несколько часов как стихла. Мэрию продолжали осаждать.

– Йо-й! – Игорь соскочил с дивана и резво пробежался по ка­би­нету. – Тоже мне, «интеллектуальная революция». Час от часу не ле­гче. Что-нибудь, да непременно произойдет в этом сумасшедшем го­роде.

Он плюхнулся в кресло, закинув ноги на стол.

– Тебя чем-то смущает слово «интеллектуальная»? – поинтере­совался Виктор.

– Нет, скорее «революция», – ответил Игорь.

Посмеялись.

– Кстати, давно хотел спросить. Ты до начала переворота что-нибудь о Подполье слышал? Ну, об их деятельности что-нибудь, о том, где они собирались.

– Слышал кое-что, – Игорь полез в карман за сигаретами. – Так, больше ерунды разной.

– Это интересно.

– Интересно? Едва ли. Все, что мне было известно, мы опублико­ва­ли во вчерашнем номере.

– Я не читаю газет, – признался Виктор, – тем более нашей. Она вызывает у меня какое-то патологическое отвращение.

– Патологическое? Хм… – Игорь щелкнул зажигалкой, затянулся. – У меня тоже. Но мне, в отличие от тебя, приходится готовить номер к печати.

Скривив рот, он развел руками.

– Ну, говори, говори. Не скромничай. Чего вы там такого понапи­сали?

– А, ерунда.

– Рассказывай, хватит ломаться!

– Во-первых, в основной своей массе, Подполье составляли ин­тел­лектуально одаренные члены нашего общества. Своего рода, твор­ческая элита, если так можно выразиться. По данным компьютер­ной службы, средний коэффициент интеллекта составляет у них что-то около двух с половиной. Представляешь?!

Виктор присвистнул.

– Каким образом они собрались вместе и тем более, где скры­ва­лись, никому неизвестно. Впрочем, это не удивительно. В общем, все время, пока службы безопасности так упорно игнорировали «вред­ные слухи», Подполье, расположившееся где-то у них под самым носом, вынашивало планы свержения диктатуры и устрой­ства принципиально нового общественного строя. Какие-то небывалые реформы, изменения, хитрости… Я не знаю! Словом (как обычно), они хотят, чтобы всем было хорошо. Если переворот удастся, Хином в ближайшем будущем ожидают грандиозные пе­ре­мены.

– Вот как? – Виктор взял со стола пачку, повертел ее в руках, затем положил на место. – Что-то не хочется мне никаких пере­мен.

Игорь рассмеялся.

– Им нужна власть.

Он убрал ноги со стола, встал и, заложив руки за спину, подошел к окну.

– Новый строй, – задумчиво пробормотал Виктор, – «интеллек­ту­альная революция»… Бред какой-то!

– Смущает слово «революция»? – пошутил Игорь.

– Скорее «интеллектуальная», – улыбнулся Виктор.

Солнце за окном клонилось к западу, город тонул во мгле. Низко над крышами домов, в сторону мэрии пролетело несколько вер­то­ле­тов. Кому они принадлежали, определить было нельзя. Скорее все­го, Подполью. Им сейчас принадлежало всё. Всё, кроме разве что мэрии.

– Знаешь что, – Игорь резко повернулся, – мне нужен свежий материал.

– Материал? На здоровье, я-то здесь причем?

– Ты здесь вот причем. Ты сейчас пойдешь туда и к полуночи, не поз­же, принесешь то, что мне требуется. Все, что угодно, что суме­ешь достать. В утреннем номере мы обязательно должны дать ре­пор­таж с места боевых действий. Осажденная мэрия – вот что яв­ля­ется сейчас темой номер один.

На несколько секунд в комнате повисло молчание.

– Ты с ума сошел, – выдавил, наконец, Виктор. – Я даже не репортер! Во-первых, меня туда никто не пропустит. Во-вторых, если и пропустят, то обязательно тут же ухлопают. А в-третьих, ес­ли и не ухлопают, то…

Он замялся.

– Ты так уверен, что победит именно Подполье? А что, если мэр су­ме­ет выкрутиться и все вернется на свои места? Ты пред­став­ля­ешь, что со всеми нами будет?! В частности с тобой, господин глав­ный редактор.

– За меня не волнуйся, – Игорь взъерошил волосы и снова забегал по кабинету, – ты лучше подумай, какие перспективы от­кро­ются перед нами, если Подполье одержит победу. Все выжидают. Мы будем первой газетой, которая не побоялась открыто выс­тупить на их стороне! Диктатору крышка, это же яснее ясного.

Он остановился и в упор посмотрел на Виктора.

– Идешь?

– А если меня все-таки шлепнут?

– Похороним с почестями, – не моргнув глазом, ответил Игорь. – Цветы и оркестр за мой счет.

Вздохнув, Виктор встал из-за стола.

– Сволочь ты, Игорек, причем редкостная. Хоть и главный ре­дак­тор. Учти, моя гибель целиком ложится на твою совесть.

– Там, где совесть была, давно хрен вырос, – рассмеялся Игорь.

– Оставь свободными две первые полосы.

– Добро! – Игорь хлопнул его по плечу. – Можешь считать себя главным претендентом на место Селецкого.

– С этого бы и начинал, иуда!

Взяв сумку и два фотоаппарата, Виктор вышел из кабинета.

Улицы оказались совершенно пусты. Ни одной живой души. По­всюду, словно кучки грязного апрельского снега, валялись лис­товки, призывающие граждан сохранять спокойствие и всячески со­действовать ликвидации остатков Легиона. Листовки ежедневно разбрасывались с маленького двухмоторного самолета, принадле­жа­щего Подполью, который кружил над Тофетом с утра до позд­него вечера. Больше всего поражало то, что никаких попыток от­вет­ной агитации со стороны приверженцев диктатуры не предпри­нималось.

– Да-а, – пробормотал Виктор, оглядывая улицу, высунув голову из дверей редакции, – кажется Игорек прав. Еще день-другой и старикану крышка.

Он достал из пачки сигарету, повертел ее в руках, размял и бро­сил в урну. Курить не хотелось, как не хотелось никуда идти.

– Обстановочка, елки-палки…

Подняв воротник плаща, он решительно шагнул наружу. Су­мер­ки сгущались. Небо заволокло тучами, поднялся холодный ветер. Фо­нари не горели. Наверное, это и к лучшему, что не горели. Кто зна­ет, говорят, в городе появились снайперы.

Дорога к мэрии огибала Летний Сад. Виктор хотел было пере­лезть через ограду и срезать путь, но потом передумал. Что-то нехо­рошее происходило в саду. Какая-то подозрительная возня. Он пе­ре­бежал на другую сторону улицы. Вскоре, прямо над ним, в сто­рону мэрии прошел еще один вертолет. Виктор с интересом по­глядел ему в след. Эмблема Легиона на правом боку была замалевана яркой желтой краской.

На перекрестке Центральной и 28-ой, Виктор остановился. Дорога впереди оказалась перекрытой. Бетонные блоки стояли впе­ре­межку с металлическими «ежами», опутанными колючей про­во­ло­кой. Металлическими – значит от танков. О существовании в То­фе­те танков он и не подозревал. Впрочем… Впереди послышались чьи-то шаги (…патруль?..), Виктор скользнул влево. К центру он ре­шил пробираться дворами.

Узкий вонючий тоннель, крошечный дворик, сквозной подъезд. Темно. Шум деревьев снаружи. Где-то внизу капает вода. Темно.

– У, чтоб тебя!..

В потемках Виктор за что-то зацепился фотоаппаратом, кажется за перила, ремешок оторвался и камера с грохотом упала на бе­тон­ный пол. Виктор замер. Несколько секунд он стоял не двигаясь, та­ра­ща глаза и настороженно вслушиваясь в темноту. Нет, кажется все в порядке. Осторожно опустившись на колени, он принялся ша­рить руками по полу. Окурки, спички, пивные пробки…

Свет вспыхнул неожиданно, больно ударив в глаза. Шарахнув­шись в сторону, Виктор упал на бок и инстинктивно попытался зак­рыть лицо руками. Его ударили по затылку, правда не сильно, клацнул затвор и твердый мужской голос спросил:

– Пристрелить?

– Не надо, – отозвался другой, – тащи его вниз.

Щелчок, и лестничная площадка снова погрузилась во тьму. Пе­ред глазами у Виктора поплыли фиолетовые пятна.

Фонарь, – сообразил он, – это был мощный военный фонарь!

Его рывком поставили на ноги и, пихнув чем-то твердым в спину, предуп­ре­дили:

– Будешь дергаться – совсем не будешь дергаться. Понял?

В голосе говорившего не было ни угрозы, ни злобы. Скорее ус­та­лость. Они медленно стали спускаться вниз. Виктор впереди, со­про­вождавший его человек сзади. Площадка первого этажа, пово­рот направо, снова спуск. Так... похоже, эта лестница ведет в под­вал, – сообразил он. – Интересно, как все это понимать?

– Послушайте, я не имею к военным действиям никакого отноше­ния, – залепетал он. – Я всего-навсего репортер…

– Топай, топай, давай. Репортер.

Его подтолкнули. Виктор замолчал.

Спустившись еще на один пролет, они оказались перед мас­сив­ной железной дверью. Здесь тлела лампочка ватт на сорок, так что Виктору удалось, наконец, разглядеть своего конвоира. Это был солдат Легиона, кажется штурмовик. Симпатичный молодой па­рень. Он несколько раз пнул ногой в дверь. Щелкнул замок, Вик­тора впихнули внутрь.

Маленькая овальная комната освещалась яркой неоновой труб­кой. Земляной пол, бетонные стены. В дальнем конце на ящиках сто­ял небольшой аппарат, очевидно радиопередатчик. Тут же си­дели двое солдат. Еще несколько толпились возле груды боепри­пасов и прочего военного хлама, сваленного в противоположном углу. В воздухе висел удушливый смрад. Курили.

Виктора посадили к стене, прямо на пол. Солдат, который его при­вел, не говоря ни слова, вышел. Из присутствующих на Виктора никто даже не взглянул. Это ему показалось странным.

Почему они не обращают на меня внимания? Почему не обыскали, вдруг я вооружен? Они что, так уверены в своей безопасности или это какое-то недоразумение? Зачем меня сюда притащили?..

Предполо­же­ния возникали одно за другим. Возникали, но так как не могли по­лу­чить ни подтверждения, ни опровержения, лопались, словно мыль­ные пузыри.

– Эй, Халупа, – бросил один из солдат другому, охранявшему дверь, – иди сюда, глянь чего Марк нашел.

При слове Марк, Виктор насторожился. Марк, Марк… Что-то зна­комое было в этом имени. Образы наплывали, смазывались но ни­чего конкретного в голову не приходило. Вспомнился Жбан. Что с ним теперь, интересно, стало?..

– Прикольная херовина.

– На стилометр похоже. Или нет?

– Сам ты стилометр. Смотри, у него трубка двойная.

Солдаты с интересом разглядывали какую-то железяку, оживлен­но спорили. За Виктором никто не следил. У него вдруг возникла аб­сурдная, совершенно глупая мысль: а что, если вскочить и бегом броситься к выходу? Мысленно смерив расстояние до двери и при­кинув сколько времени ему потребуется для того, чтобы разобрать­ся с замком, он тяжело вздохнул, но идею эту отбросил. Его успели бы подстрелить два или три раза, прежде чем он преодолеет по­ло­вину расстояния. Нет, лучше пока не рыпаться.

А дальше случилось то, что в книжках обычно называется «Deus ex machina». Сер­жант, сидевший за рацией, вдруг выматерился, сорвал у себя с го­ловы наушники и со всего размаху швырнул их об стену.

– Пиздец котенку!!.

Схватив обеими руками радиостанцию, он опрокинул ее на пол и с остервенением пнул ногой. Послышался хруст, брызнули пласт­мас­совые осколки.

– Всё, – прохрипел он, поворачиваясь к остальным, – кранты! Мэрию взяли…

Словно подтверждая его слова, неоновая лампа, устроенная над дверью, несколько раз мигнула, ярко вспыхнула и погасла. Комната пог­рузилась во мрак. Встав на карачки, Виктор ползком стал про­би­раться к выходу.

Только бы успеть, только б она снова не загорелась…

– По-моему, пора делать ноги, – раздался за его спиной чей-то голос.

Распрямившись, Виктор трясущимися от волнения руками начал ощупывать замок. Оборот, еще один… Дверь поддалась и бесшумно (…о, чудо!..) отошла в сторону. Протиснувшись в образовавшуюся щель, Виктор стукнулся лбом о бетонную перекладину, охнул и при­пустил вверх по лестнице.

– А с этим как быть? – донеслось до него снизу. – Где фонарь? Дайте кто-нибудь спички…

Выскочив из подъезда на улицу, он не сбавляя скорости пролетел два или три квартала. Свернул в переулок, остановился. При­жал­ся спиной к стене и тяжело дыша, медленно сполз на землю. По­гони не было. Пока не было. И очевидно не будет вовсе. Очевидно.

Он всхлипнул, полез в карман за сигаретами и только когда чиркнул спичкой и сделал несколько глубоких затяжек, с удивлением заметил, что выстрелов больше не слышно. Ни со стороны мэрии, ни с железной дороги. Над городом повисла тишина.

– Чтоб я сдох! – дыхание у него перехватило. – Это на самом де­ле или я просто оглох?..

Тофет молчал.

 

 

 

ГИМИЛ, 0033.

Когда шум окончательно стих, а дым немного рассеялся, Аль­берт, наконец, решился. Держа топор наготове, он отодвинул гряз­ную плетенку в сторону, встал на ящик и осторожно высунулся на­ру­жу. Сектанты ушли. Кто такие на этот раз, он не знал. Может быть Сефиане, а может Варвелиоты или Керинфиты. Секты теперь воз­никали, словно грибы после дождя. С расколом Единой Церкви на два враждующих лагеря, а тем более после их взаимного ист­реб­ления, дела в Гимиле пошли совсем худо. (Вот уж воистину: «вся­кое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит»!) Религиозные сек­ты, бандиты, человеческие жертвоприношения… А теперь, говорят, и людоедство. Нет, мир определенно катится в преиспод­нюю.

Не заметив ничего подозрительного, Альберт вылез из ямы, вы­та­щил свой рюкзак и пригнувшись к земле, стал пробираться в сто­рону Собора, купол которого торчал на фоне бледного утреннего неба черной обуглившейся луковицей. Собор служил для него сво­еоб­разным ориентиром. Все остальные высотные здания давно лежали в руинах.

Дороги еще кое-где сохранились, но были похожи скорее на му­со­рные канавы, чем на улицы огромного некогда города. Большая часть жителей была убита, другие разбежались кто куда, те же, что ос­тались здесь, в городе, казалось окончательно озверели или сошли с ума. Огнестрельного оружия в Гимиле практически не ос­та­лось, но человек ко всему приспосабливается быстро. В ход пош­ли пики, топоры, ножи… Появились даже луки и арбалеты. Гимил вы­рождался, но Альберту было на это глубоко наплевать. Совесть его нисколько не мучила и он был не настолько глуп, чтобы верить в возможность восстановления города (встречались и такие!).

Теперь ему хотелось совсем другого. Он мечтал добраться до мес­та, куда после Разделения были отправлены грешники, найти там одного из них, того, с которого всё началось, и если он еще жив, собственноручно выпустить этой твари кишки. Это он и ему по­добные виноваты во всем! Виноваты, а потому должны понести заслуженное наказание. Господь избрал его, Альберта для этой свя­щен­ной миссии. Господь вложил в его руки оружие отмщения и Аль­берт не мог(!) не исполнить Господней воли. Этой ночью он все об­думал и взвесил. Завтра с рассветом он покинет Гимил и от­пра­вится на север. Завтра, это последний срок.

Моросил мелкий дождь. Небо четвертые сутки подряд было обло­жено тяжелыми серыми тучами. От развалин поднимался пар. К бункеру Альберт подошел уже засветло. Спустился, закрыл за со­бой люк и бросив рюкзак на стол, повалился на маленький ко­жа­ный диванчик прямо в грязной одежде. Ноги гудели. Ночь, прове­ден­ная в нервном напряжении, на волосок от смерти, давала о себе знать.

– Ну что, принес? – спросил Герман, выползая из своего угла.

– Нет, – Альберт покачал головой.

Герман уставился на рюкзак. Около недели назад ему оттяпало но­гу, а вчера вечером с его культей стало твориться что-то нелад­ное. То ли гангрена, то ли флегмона какая-то. А может что и по­ху­же. В общем, ему требовалась сыворотка(?) и эту самую сыво­рот­ку(?!.) Альберт пообещал принести. Пообещал, но не принес. Не смог!

– Ты понимаешь, что еще несколько дней, может даже часов и будет поздно? – завопил Герман. – Понимаешь, мать твою так?!

– Не ори, – не повышая голоса, отозвался Альберт. – Я же сказал тебе, сделаю что смогу. А могу я, увы, далеко не всё. Мне це­лую ночь пришлось отсиживаться в вонючем колодце. А днем к скла­дам не пробраться, ты знаешь это не хуже меня.

Он помолчал.

– Попробуй спирта впрыснуть. Говорят, иногда помогает.

– Спирта? – взвился Герман.

– Я немного вздремну, а вечером попытаю счастья еще раз.

Он лгал. Ни за какой сывороткой он идти не собирался. У него есть дела поважнее, чем возиться с обреченным на смерть  ка­ле­кой. Завтра на рассвете он должен покинуть Гимил, а значит за ночь необходимо достать продовольствия. Путь не близкий.

– Спирта?! – снова переспросил Герман. – Какого это интересно спирта? Ты же выжрал позавчера последнюю банку. Издеваешься, да?!.

– Выжрал? – Альберт возвел глаза к потолку. – Ах да, послед­нюю банку. Ну, извини. Значит, придется тебе полежать так. Сейчас я все равно никуда не пойду.

Герман сжал кулаки. Желваки у него задвигались, кровь прилила к лицу. Если бы не нога, он без колебания бросился бы на этого подонка и свернул ему шею. Если бы не нога! Если бы не эта гре­ба­ная нога!!.

– Остынь, – Альберт посмотрел на него с циничной улыбкой, хмыкнул и взял со стола сигарету. – Расслабься, парень, обсе­решься.

Закусив до крови губу, Герман заковылял обратно в угол. Он не­на­видел Альберта, он готов был его задушить. Но он прекрасно по­ни­мал, что без него ему никогда не достать сыворотки. Без него он по­дохнет наверняка. Поэтому он промолчал. Но бог свидетель, только поэтому!

В наступившей тишине было слышно, как трещит в светиль­нике масло, как капает из рукомойника вода. Покурив, Альберт стал укладываться.

– Разбудишь меня ближе к вечеру, – сказал он в угол, – часов в девять. В десять обычно уже достаточно темно. Можно будет идти.

Герман безмолвствовал.

– Да, если хочешь жрать, в рюкзаке сухари.

Герман не произнес ни слова.

Фыркнув, Альберт отвернулся к стене. Сон навалился на него сра­зу же, словно стоял где-то рядом и только выжидал удобного момента. Провалившись в блаженное ничто, Альберт растворился в нем, слился с ним воедино и на время сам превратился в эту ве­ли­чественную пустоту. Сновидений не было. Наверное, оно и к луч­шему, что не было. Кошмаров Альберт не любил.

Герман разбудил его без четверти девять. Растолкал и буркнул:

– Пора.

Альберт сел. Затылок ныл, тело казалось уставшим и совершен­но разбитым. Во рту – словно кошки нагадили.

– Постарайся вернуться как можно скорее и ради всего святого, принеси её, слышишь?

Герман тряхнул обмотанной старым одеялом культей.

– Еще одних суток без сыворотки я не переживу. Будет поздно!

Альберт поморщился.

– Успокойся. Сделаю всё, что смогу.

Он встал с дивана, побрызгал из рукомойника в лицо водой и не спе­ша начал собираться. На север. Он пойдет на север. Прости дружище, но придется тебе обойтись без сыворотки. Да она и не поможет тебе. Ты уже труп, Герман. Мерзкий вонючий труп. Аль­берт улыбнулся.

– Где фонарь? – спросил он, доставая из тайника припрятанный на самый крайний случай пистолет. – Без фонаря там делать нечего.

Герман подал фонарь. Глаза его подозрительно бегали.

– Иди спать, – посоветовал ему Альберт, – нечего под ногами путаться.

Он свернул и уложил в рюкзак одеяло, шерстяной шарф, носки. Затем полез под диван за новыми сапогами.

– Стой! Ты куда собрался? – голос Германа дрожал. – Ты что, решил меня бросить?

Альберт на мгновение замер, вылез из-под дивана и усевшись на табуретку, медленно принялся натягивать сапог на ногу.

– Бросить? – переспросил он.

(…почувствовал, сукин сын! почуял!..)

– С чего это ты взял? Просто дело рискованное, тут ведь заранее не знаешь, как оно там обернется…

– Для чего тебе одеяло? – перебил его Герман. – Почему ты забрал все патроны? А шарф!!.

Взяв рюкзак, Альберт закинул его за спину, попрыгал, чтобы ве­щи в нем улеглись поплотнее и перекрестившись на висевший в углу образок, молвил:

– Пора.

Кашлянув, он направился к выходу.

– Стой! – завопил Герман, бросаясь за ним. – Стой, сучара! Неужели ты меня бросишь, я же твой друг!

Опрокинув стол и все, что на нем стояло, Герман со страшным грохотом обрушился на пол. Его самодельные костыли разлетелись, культя наткнулась на торчавшую посреди комнаты табуретку. Издав нечеловеческий вопль, Герман потерял сознание. Одеяло, намотан­ное на культю, окрасилось красным цветом.

Покачав головой, Альберт сунул в рот сигарету и вышел наружу. Рез­кий порыв ветра ударил ему в лицо. Вперед, на север! Жратвы можно будет раздобыть по дороге, а к рассвету город необходимо по­кинуть. Во что бы то ни стало!

Взглянув на темное небо, он поежился. Собиралась гроза. Вспыш­ки молний то и дело просвечивали сквозь серую пелену, но грома слышно не было. Воздух казался тяжелым и наэлектризо­ванным. Что-то знакомое было во всей этой картине, что-то чер­тов­ски знакомое!..

 

 

 

ХИНОМ, 0033.

Сдав ключи вахтеру, Виктор вышел на улицу. Плаща он не взял, было довольно тепло, а вот шляпу прихватил. В шляпе он выглядел более элегантно.

Машина уже ждала у входа.

– К Северному холму, – сказал он водителю. – Или нет, сначала в «Астарту». Мне нужно купить подарок.

– Как скажете, – отозвался шофер. – Только придется сделать крюк. Вы не очень спешите?

– Нет, – рассеянно улыбнулся Виктор, – не очень. Вечер начнет­ся в семь. Думаю, успеем.

– В семь? – таксист посмотрел на часы. – Тогда нужно пото­ропиться. Значит, сначала в «Астарту»?

– В «Астарту»! – Виктор захлопнул дверцу.

– О’кэй.

Набирая скорость, машина вырулила со стоянки и, слившись с об­щим потоком, устремилась к центру.

Вечерело. Витрины магазинов светились электричеством, улицы тонули в море неона. Откинувшись на спинку сиденья, Вик­тор задумался. Как быстро все вокруг менялось. Люди, отношения, внеш­няя обстановка. Преобразился не только Тофет, преобра­зо­ва­ния шли по всему Хиному. Из темного, мрачного, унылого, каким он был всего несколько лет назад, Хином превратился в светлую ра­достную страну. Виктор смог убедиться в этом воочию, когда в прош­лом месяце выезжал на периферию. То, что происходило, ка­за­лось чудом.  Самым  настоящим чудом!

Вместо старых развалин – заново отстроенные фермы, вместо пустырей – сады, вместо грязных деградировавших обезьян – ми­лые приветливые люди. А на юге даже удалось частично ликвидировать мазутные топи. С каждым днем удивление Виктора все воз­рас­тало и возрастало.

Очень часто он мысленно возвращался назад, к первым дням своего пребывания в Хиноме, прокручивал и анали­зи­ровал все события, ситуации того времени, но как ни старался, так и не мог уяснить себе, почему дикая, обреченная на верную ги­бель страна, каким-то непонятным образом вдруг выжила, встала на ноги, а затем медленно, шаг за шагом, стала возвращаться к но­рмальной человеческой жизни. Было в этом что-то непонятное, па­ра­доксальное, но в то же время – грандиозное и величественное. Ка­кая-то мистическая закономерность, какой-то едва уловимый божест­венный принцип.

– Приехали.

Таксист остановил машину возле громадного стеклянного зда­ния.

– Без четверти. Советую не задерживаться.

– Все в порядке, – ответил Виктор, – я только загляну туда и через пару минут вернусь обратно.

Он вылез из машины.

Народу в универмаге было немного. Никакой толчеи. Подняв­шись по широкой мраморной лестнице на второй этаж, Виктор оказался в отделе подарков.

– Добрый день, – обратился он к молоденькой продавщице, ску­ча­ющей за своим прилавком, – мне нужна ваша помощь. Дело в том, что я приглашен на вечер, но несколько задержался и до сих пор не успел купить подарка. Вы бы не могли мне что-нибудь посоветовать?

– Подарок? – обворожительно улыбнулась девушка, словно всю жизнь только и ждала этого вопроса. – Это будет официальный банкет или дружеская встреча?

– Пожалуй, в некотором роде и то и другое, – уклончиво ответил Виктор.

– В таком случае, я бы советовала вам бутылку хорошего вина. У нас имеются редкие коллекционные сорта. Могу так же предло­жить…

– Большое спасибо, вино подойдет, – перебил ее Виктор, но тут же поправился, – извините, я очень тороплюсь.

Девушка исчезла. Взглянув на часы, он достал из внутреннего кар­мана бумажник.

– Привет! – прогремело над самым его ухом.

Виктор обернулся. Пыхтя и отдуваясь, перед ним стоял Жбан.

– Давненько не виделись. Ну, и как дела в департаменте?

– Какие там могут быть дела? – они пожали друг другу руки. – А ты, я вижу, выбираешь подарок. Кому же это, если не секрет?

– Не секрет, – хмыкнул Виктор. – Приглашен к Сергей Сер­геичу на банкет.

– В Розовый дом? – встрепенулся Жбан.

Виктор кивнул.

– Я туда же, – Жбан достал платок, оттер со лба пот. – Значит, поедем вместе. Ты на машине?

– На тачке.

– Отлично, а я свою отпустил. Должен был с Лукошенкой здесь встретиться, но этот болтун…

Вернулась продавщица.

– Ваше вино, – она поставила на прилавок бумажный пакет.

– Сколько с меня?

– Сто пятьдесят один, – улыбнулась девушка. – Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо.

Расплатившись, Виктор направился к выходу.

Погода на улице испортилась. Поднялся холодный ветер, небо за­во­локло тучами. Начал накрапывать дождь.

– Вот черт, – выругался Жбан, пытаясь прикрыть голову кар­тон­ной коробкой, которая была у него в руках, – а я даже зонта не взял.

– Я тоже, – пробормотал Виктор. – Еще четверть часа назад не было ни единого облачка.

– Давай скорее, мы опаздываем.

Они перебежали улицу и сели в машину.

– На холмы? – поинтересовался шофер. – Больше никуда заезжать не будем?

– Никуда, – выдохнул Виктор. – Жми, что есть духу.

Он швырнул пакет с подарком на сиденье рядом с собой, достал по привычке сигарету, но, повертев ее в руках, засунул обратно в пачку.

– Бросаю, – пояснил он Жбану.

– Давно пора, – Жбан хохотнул, щеки его заколыхались. – Помрешь здоровым, тоже дело.

Виктор поморщился.

– Ты слышал, – спросил он, – недавно Марк умер.

– Марк? – вытаращился Жбан. – А кто это?

– Так, один приятель. После Разделения мы с ним пробирались к Тофету. – Виктор улыбнулся. – Неужели я тебе о нем не рассказывал?

– Нет, – Жбан почесал затылок, – кажется, нет.

– Мы оказались далеко на юге, можно сказать, в самой заднице. Ну и, не знаю почему, решили идти на северо-восток. Это была моя идея, хотя без Марка я бы не прошел и половины пути. Господи, сколь­ко раз он меня спасал! У него был какой-то особенный дар, ка­кое-то феноменальное чутье. Представь себе, мы находимся в раз­ных концах поселка, орудуем каждый сам по себе, но стоит мне по­пасть в завал или ввязаться в перестрелку и Марк оказывался тут как тут. Он умел читать мои мысли, честное слово! Поначалу меня это немного злило, даже пугало, но… Э-эх, знал бы ты через что мы с ним прошли. Это уму непостижимо!

Виктор покачал головой.

– А потом мы потерялись. Заблудились в мазутных топях. Раз­брелись в разные стороны и всё. И никакая телепатия не помогла.

– Да, – согласился Жбан, – мазутные топи, место гиблое.

– Точно. С тех самых пор я Марка не видел. Думал он погиб, а со вре­менем и вовсе забыл о нем. Ну вот, а в прошлом году, только представь себе, встречаю его на приеме у Джетры. Просто фантас­тика какая-то! Он сильно изменился, но я его узнал… А вот он меня нет.

Виктор вздохнул и отвернулся к окну.

– Что делать, время стирает из памяти всё. Время… Он умер на прошлой неделе от кровоизлияния в мозг. Неужели я раньше ни­чего тебе не говорил о нем?

Жбан не ответил. Несколько минут ехали молча.

– Ты извини, что я на тебя такой тоски нагнал, – спохватился Виктор, – сам не знаю, зачем все это рассказываю. Просто, не по себе как-то стало. Нас ведь остается все меньше и меньше. Нас, ветеранов. Тех, кто пришел сюда вместе с Разделением. Да и не те мы теперь стали. И Хином не тот. И еще что-то… не так.

В этот момент машину тряхануло и мотор заглох.

– О, черт! – выругался шофер. – Только этого не хватало.

Некоторое время продолжали катиться по инерции, затем оста­но­вились. До Розового дома оставалось совсем немного, но дождь сна­ружи усилился.

– Я пешком не пойду, – заволновался Жбан, – я весь промокну, мой костюм испортится!

Матерясь по нарастающей, водитель вылез наружу, задрал ка­пот.

– Вот тебе и погуляли, – непонятно к чему ляпнул Жбан.

Виктор заерзал. Воздух вокруг показался ему до невоз­мож­ности на­электризованным. Небо ежесекундно полосовали молнии.

– Господи ты, боже мой, – взволнованно заговорил он. – Лисо­вич, тебе это ничего не напоминает?

– Что? – не понял Жбан, но в глазах его появилась тревога. – Ты о чем?!.

Волосы у него на голове торчали в разные стороны, словно про­во­лочные. Схватившись за ручку двери, Виктор в панике принялся дер­гать ее туда-сюда. Дверь не поддавалась.

– Опять! – завопил он, колотя по стеклу кулаком. – Неужели опять?!.

Прямо над крышей машины что-то с оглушительным треском лоп­нуло, посыпались синие искры. Справившись, наконец, с дверью, Виктор вывалился на мокрый асфальт.

 

 

 

Август, 1997г.

С каждой минутой ветер усиливался. Моросил мелкий дождь и толь­ко благодаря дождю в воздухе не было никакой пыли. Если б не дождь, ему бы пришлось остановиться уже на третьем повороте, око­ло часа назад. Ветер усиливался. Ветер гонял по земле обрывки ста­рых газет, пустые консервные банки, колючку и много другого му­сора. Ветер срывал с крыш еще уцелевших домов огромные лис­ты шифера и с грохотом разбивал их о землю на мелкие кусочки. Ве­тер неистовствовал.

Пригнувшись почти к самой земле, он настойчиво продолжал дви­гаться вперед. Очень скоро последние дома остались далеко по­за­ди, перед ним открылось пустынное поле. Полигон. Несколько лет назад здесь был полигон. Повсюду виднелись обломки свай, тор­чала ржавая искореженная арматура. Ветер усиливался. Скрю­чившись, он полез под надломленную полуврытую в землю плиту, все, что осталось от наблюдательного поста. Снял рюкзак, положил его рядом с собой и, достав сигарету, попытался прикурить. Даль­ше идти было нельзя.

Ветер усиливался.

Отсыревшие спички отказывались гореть. Понапрасну сорвав три или четыре головки, он отбросил коробок в сторону. Выру­гался, выплюнул сигарету и, выцарапав из пачки новую, полез в рюк­зак за зажигалкой. Здесь, под плитой, оказалось довольно сухо, дождь сюда практически не попадал. Через образовавшийся в сте­не небольшой пролом ему был прекрасно виден весь полигон. Из низ­ко нависших туч время от времени в землю ударяли молнии. Вда­леке, за плотной пеленой дождя, извивался высокий черный столб, быстро перемещавшийся по полю. По всей видимости, смерч.

Отыскав, наконец, зажигалку, он щелкнул колесиком. Затянулся, вы­пустил дым. Поясница ныла, ноги совершенно промокли. Почему-то вдруг стало чертовски холодно! Снаружи оглушительно бухнуло. Он насторожился. По железным крючьям арматуры пля­сали синие электрические разряды. В считанные секунды небо из чер­ного превратилось в мутно-серое, а затем раскололось надвое. Верт­лявый столб посреди поля начал расти, увеличиваясь в раз­ме­рах и захватывая все бОльшую и бОльшую площадь.

– О нет… – пробормотал он в ужасе, пытаясь подняться на ноги.

– Не-ет!! – заорал он во весь голос, судорожно цепляясь за край плиты и ломая ногти, но было уже поздно.

В образовавшуюся в небе воронку стало затягивать камни, об­лом­ки строений, вырванные с корнем деревья. Бетонная плита, за ко­то­рой он прятался, треснула, надломилась и, сорвавшись с места, по­неслась по полю, подпрыгивая и кувыркаясь, словно была сде­ла­на из картона.

– О Господи!.. – Голос его потонул в реве урагана.

Его легко, словно насекомое, оторвало от земли, подняло в воз­дух и понесло прочь. Прямо во вращающееся, сверкающее мол­ни­ями жерло.

– Не-е-ет!!.

Вскрикнув, Альберт проснулся.

Было позднее утро. Будильник показывал далеко за полдень, на кух­не приглушенно бубнило радио.

– Боже ты мой… – он свесился с кровати, тыльной стороной ла­до­ни оттирая со лба пот.

Майка на нем промокла насквозь.

Кошмары мучили его вот уже больше месяца. Причем не только во сне. Время от времени с ним происходило что-то странное, по­явля­лись какие-то неопределенные видения. Но хуже всего было не это. Хуже всего были воспоминания. Он помнил то, чего не мог(!) пом­нить. Помнил причудливые нездешние ландшафты, помнил бе­лые с золотом храмы, помнил костры, на которых сжигали людей, пом­нил толпы религиозных фанатиков и жуткие кровавые по­бо­ища. И самое забавное, он помнил себя – там. Помнил себя участ­ником каких-то невероятных событий. Помнил людей, которых он так хорошо знал, но помнил их совсем другими. Помнил…

Это становилось невыносимо!

– А, чтоб тебя!..

Альберт пнул подвернувшегося под ноги кота и, надев на левую ногу тапок (правого он так и не нашел), заковылял в ванную.

День выдался на редкость солнечным. Все лето лили дожди, а под конец природа словно решила наверстать упущенное. Тер­мо­метр показывал  +34°С, все окна в доме были раскрыты. Высунув­шись наружу, Альберт с любопытством посмотрел вслед удаляю­ще­муся человеку в строгом черном костюме, который (…опять он!..) не спеша пересекал двор, направляясь, по всей видимости, к трам­вайной остановке.

Альберт видел его и раньше. Он не знал кто это, но что-то при­вле­кало, что-то притягивало его взгляд к этому, вполне обыкновен­ному и ничем не примечательному на вид человеку. В последнее время этот тип слишком часто стал попадаться ему на глаза. Аль­берт видел его белый накрахмаленный воротничок то в магазине, то в автобусе, то просто на улице. А однажды даже столкнулся с ним, нос к носу, в общественном туалете. Создавалось впечатле­ние, словно кто-то невидимый специально пытается свести их вместе.

– Черт его знает, – пробормотал он, отходя от окна, когда незна­комец скрылся за поворотом, – где-то я его видел. Где-то точно видел…

– Да пошел ты, зар-раза! – он снова споткнулся о кота. – Нечего жрать, сам голодный.

Кот жалобно скрипнул.

Жрать было действительно нечего. С последней работы его по­пер­ли на прошлой неделе, не заплатив ни копейки. Документы он по­терял, когда пьянствовал с Юлианом, а без документов никуда не брали.

– Чтоб вам всем передохнуть! – ругал он вполголоса тараканов, гро­мыхая в шкафу пустыми кастрюльками.

Значит, опять к Герману? – Альберт выпрямился, бессмыс­ленно уставившись на облупившуюся раковину, заваленную гряз­ной посудой. В руках у него была фомка. – А в долг Герман не даст…

Он скинул с ноги единственный тапок и принялся одеваться.

– Нет, в долг не даст. Скажет: сам «заработаешь».

Оказавшись на улице, Альберт вспомнил, что хотел забежать в быв­ший клуб железнодорожников. С недавнего времени там про­во­дило собрания Западное реЛигиозное Общество. Читали про­по­веди, разбирали отдельные места из священного Писания. Разу­ме­ется, вся эта ерунда Альберта нисколько не занимала. Однако, было что-то мистически притягательное в этом маленьком не­вз­рач­ном здании, что-то такое, что притягивало его к себе словно кусок железа к магниту, и чему он никак не мог противостоять. Раза два или три он уже почти было решился сходить туда, но что-то у него не получилось, кто-то его отвлек и он никуда не сходил. Досадно.

Да что, в самом деле, – оправдываясь, пытался внушить он се­бе, – какого дьявола я там забыл?

Но это была ложь. Что-то он там действительно забыл. Ему было нужно посетить хотя бы одну про­по­ведь Общества, было нужно поговорить. О чем? Это уже другой воп­рос. Например, он спросил бы о Гимиле. О том, что это за место и где оно находится (если существует в действительности). Он бы спро­сил о Единой Церкви, о Разделении, о Конце Света… Где, как ни там, задавать подобные вопросы?

Итак, решено. Сегодня он схо­дит туда. Сходит, и никаких больше отговорок! Герман появится до­ма не раньше семи вечера, так что свободного времени хоть от­бав­ляй. Свернув в переулок, Альберт вышел к трамвайной остановке.

Клуб железнодорожников располагался в глубине старого парка. Асфальт на дорожках давно потрескался, чугунная ограда местами разрушилась. Кое-где сохранились деревянные скамейки с облу­пившейся краской. Еще издали Альберт увидел, что двери здания были распахнуты настежь. Может по случаю жары, а может по­то­му, что проповедь закончилась и прихожане разбежались по домам.

Шагнув внутрь, Альберт склонился в пользу последнего – в здании ца­рила тишина. Забрызганные известкой окна почти не пропус­ка­ли света от чего и без того мрачный коридор казался еще темнее и от­вра­тительнее. На грязных стенах висели старые почерневшие от пыли и времени агитационные плакаты – всё, что осталось от прежнего клуба.

Раздвинув бордовые портьеры, Альберт шагнул в темный зри­тель­ный зал. Сразу справа от входа стоял высокий красный ящик. «Пожертвования» – гласила надпись на нем. Воспользовавшись тем, что его никто не видит, Альберт наклонился и плюнул в про­резь.

– Святоши херовы, – процедил он сквозь зубы, пробираясь к сцене.

Трибуна, стоявшая на ней, была обтянута черной материей и в царящем вокруг полумраке очень походила на алтарь, предназна­ченный для кровавых жертвоприношений. Поднявшись по узень­кому деревянному трапу, Альберт прошел за кулисы. Тишина, притаившаяся в темных углах, начинала действовать ему на нервы. Ему захотелось громко крикнуть или захохотать, но он сдержался.

Широкий коридор, заваленный разным хламом, множество дверей. Одна, где-то ближе к середине, слегка приоткрыта. Полоска про­бивавшегося из-под нее света ложилась на пол длинной косой линией. Приблизившись, Альберт на несколько секунд замер, затем пос­тучался и сразу вошел.

– Можно? – осведомился он.

За маленьким кособоким столом сидел человек.

– А? – встрепенулся он, поднимая голову от бумаг.

Ну, конечно же, это был он! Тот самый типчик, за которым Аль­берт наблюдал из окна своей кухни сегодня утром. Тот самый, ко­то­рый встречался ему в последнее время буквально на каждом шагу. Честно говоря, Альберт даже не удивился. Подсознательно он и не ожи­дал увидеть здесь никого другого.

– Извините, – откашлялся он виновато, впрочем, не без некото­рой иронии, – я вижу, проповедь закончилась. К сожалению, я опоз­дал.

– Да, – человек за столом улыбнулся, – проповедь закончилась.

– Что ж, наверное, это к лучшему. Мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь из представителей Общества с глазу на глаз. Вы пропо­вед­ник, если я не ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь, – мужчина встал из-за стола и жестом приг­ла­сил Альберта садиться. – У вас ко мне дело?

– У меня к вам… – Альберт сел. – У меня есть вопросы.

– Вопросы? – улыбнулся проповедник. – Тогда нам необходимо познакомиться.

Он протянул руку.

– Виктор, председатель Общества заПадных религИЙ.

– Альберт, – скривился Альберт, пожимая ее.

Проповедник при этом тоже как-то странно поморщился, словно по­чув­ствовав что-то неприятное. Помолчали.

– Ну, и с чем же вы к нам? – заговорил он после короткой паузы.

– Врать не стану, – честно признался Альберт, – и сразу хочу предупредить, что ни ваше Общество, ни то, чем вы тут занима­етесь, меня нисколько не интересует. Плевать я хотел на это дерь­мо.

Он бросил косой взгляд на Виктора. Тот продолжал спокойно сто­ять у окна, скрестив на груди руки. Лицо его не выражало ни не­до­умения, ни раздражения.

– Продолжайте, я с огромным интересом вас слушаю.

Альберт смутился.

– Скажите, – пробормотал он, – вы ничего не слышали о Ги­ми­ле?

– Гимил? – Виктор удивленно посмотрел на него. – Ну, как вам сказать, вообще-то к деятельности нашего Общества сканди­нав­ская мифология прямого отношения не имеет. На данный момент мы занимаемся изучением Библии, так что…

– Нет, нет, я вижу, вы что-то знаете, – Альберт заволновался.

(…вот оно! Вот оно!!.)

– Самую малость. В Эдде есть упоминание про Уингольф, или «пе­ще­ру Гимила», построенный «Сильным и Могущественным Богом» над полем Иды. Кажется, это что-то вроде христианского рая…

Он на секунду задумался.

– Вот пожалуй и все, что мне известно.

– Все?!.

– Я вам еще раз повторяю, изучение Эдды в программу нашего Об­щества не входит. Разбором памятников древнескандинавской ли­те­ратуры мы не занимаемся.

– Черт побери, – Альберт разочарованно покачал головой, – а я-то, дурак, решил, что вы мне сможете помочь…

– Помочь? – Виктор улыбнулся. – Да в чем, собственно говоря, проб­лема?

– Меня преследуют воспоминания. Воспоминания не дают мне по­коя. Я вспоминаю чудесную страну, вспоминаю праздник, а за­тем… разрушенный город. Эта страна называлась Гимил…

Альберт говорил монотонно, уставившись в одну точку, словно ра­зго­варивая сам с собой.

– Огромная и могучая страна!

Глаза его на мгновенье вспыхнули, но так же быстро потухли и он впал в прежнее безразличие.

– Я помню(!), что был там. Там были все те, кого я знаю. Все мои друзья…

Господи, да это же сумасшедший! – подумал Виктор.

– Извините, – он мягко положил руку ему на плечо, – эти ваши друзья, тоже терзаются воспоминаниями о Уинг… о Гимиле?

– Нет, – Альберт уставился Виктору в лицо, – в том-то и дело, что нет.

– Не переживайте… – Виктор отошел от Альберта и уселся об­рат­но за свой стол.

С головой у него что-то произошло. То ли под действием змеи­но­го взгляда этого ненормального, то ли…

(…Хином, Хином, Хи­ном…)

Да чтоб ты сквозь землю провалился вместе со своим не­счаст­ным Гимилом, – подумал он в раздражении.

В висках сильно пуль­сировало, затылок ныл.

– Знаете, – заговорил он, пытаясь  преодолеть  нарастающую боль, – есть такое понятие «ложная память». То есть иногда чело­ве­ку может казаться, что то или иное событие, случившееся с ним, уже происходило когда-то раньше. Это бывает у всех (…нор­маль­ных…) людей, в этом нет ничего необычного.

– Ложная память? – Альберт продолжал не моргая смотреть в глаза священнику. – Ложная память тут не причем…

Пауза, злобное сопение.

– Вы проповедуете Конец Света?

– Конец Света? – Виктор улыбнулся, но господи, чего ему это стоило!

Боль в голове не только не проходила, но с каждой минутой де­ла­лась все сильнее и сильнее. Казалось еще секунда и череп трес­нет, а мозги разлетятся в разные стороны. Виктор потрогал виски.

– Нет, – проговорил он с трудом, – никакого Конца Света наше Об­щество никогда не проповедовало и проповедовать не собира­ется.

– В самом деле? И почему же?

Альберт начал медленно подниматься с места. Кулаки его сжа­лись.

– Мы понимаем, что никакого Конца Света не может быть, – от бо­ли в глазах у Виктора потемнело. – Во-первых, Вселенная уп­рав­ляется не бездушным тираном, а любящим и всепрощающим Отцом. Да это и ни к чему. Мы сами устраиваем себе Страшный Суд и сами будем судить себя после смерти за свои поступки. А во-вторых…

Словно во сне, он увидел как Альберт поднимается со стула и тя­нется к стоящему на столе чугунному распятью.

– А во-вторых, – несмотря ни на что продолжал он, – это было бы бессмысленно по той простой причине, что Конец Света ни­че­го не может изменить. Природа должна пребывать в равновесии и Зло так же необходимо в этом мире, как и Добро. Это же прописная ис­тина! Зло служит фоном, на котором Добро может проявить себя и без которого оно не в состоянии было бы существовать. Кроме того, потопы случались и раньше, но как видим, никакого поло­жи­тель­ного результата это не принесло. Все возвращается на круги своя…

– Ты меня помнишь? – тихо, с ненавистью процедил Альберт.

Он стоял, выпрямившись во весь рост, сжимая в правой руке тя­же­лый металлический крест с огромным квадратным основанием.

Из носа у Виктора хлынула кровь. В ушах зазвенело, и боль… Боль исчезла! Словно ее никогда и не было.

– Что? – изумленно моргая глазами, спросил он.

– Значит, не помнишь? – Альберт вдруг страшно осклабился, прыгнул на стол и занес над головой священника крест. – Не пом­нишь?! А я тебя хорошо запомнил.  Слышишь, сволочь? Хорошо! А те­перь молись, проповедник…

Глаза его сделались совершенно  безумными.

Всё, – мелькнуло у Виктора в голове, – мне крышка. Сейчас этот ненормальный меня угробит.

Но этого не произошло. Рука, занесенная для удара, неподвижно застыла в воздухе. Виктор отчетливо различал изогнутое метал­ли­чес­кое тело Спасителя на (...такой же, только без гимнаста...) чу­гун­ном распятье, видел удивленное, пе­ре­кошенное злобой лицо Аль­берта, и только когда поднял глаза чуть выше, заметил стоящую по­зади него фигуру. Рука незнакомца крепко сжимала его запястье. На несколько мгновений время остановилось. Затем Альберт при­шел в себя, вырвался, уронил распятье на пол и в ярости набросил­ся на мужчину.

– А-а, так ты с ним заодно!.. – завопил он.

Кулак незнакомца пришел в соприкосновение с альбертовым но­сом, в результате чего обладатель последнего оказался лежащим на по­лу, среди остатков разломанного им же стула.

– Вон отсюда! – выразительно произнес мужчина.

Вскочив, Альберт ринулся в атаку. Но и на этот раз незнакомец ока­зался проворнее. Последовали два коротких удара, Альберт от­ле­тел к стене, обрушив при этом несколько книжных полок. Вос­поль­зовавшись его замешательством, мужчина нагнулся и поднял с пола  распятье.

– Если ты не исчезнешь отсюда сию же минуту, клянусь Богом, я про­ломлю тебе голову.

Он шагнул вперед, сделав угрожающий жест.

Хватаясь правой рукой за стеллажи, а левой зажимая разбитый нос, Альберт поднялся на ноги и заковылял к выходу.

– Ну, все, твари, – бросил он на прощанье, – теперь вам обоим конец!

Дверь за ним захлопнулась.

– Вы не пострадали? – обратился мужчина к Виктору, ус­танавли­вая распятье на прежнее место.

– О, нет…

Виктор сидел за столом прямой и бледный. В любую секунду он был  готов разразиться истерическим хохотом.

– Благодарю вас, все в порядке.

Взглянув на сломанный Альбертом стул, незнакомец сконфу­жен­но кашлянул, придвинул к столу другой и, усевшись на него, про­изнес:

– Меня зовут Марк. Я был сегодня на вашей проповеди. Мне очень понравилось, – он протянул Виктору носовой платок. – Вытрите лицо, у вас кровь.

– Кровь? – Виктор наконец очнулся. – А, спасибо!

Он принял платок.

– Как, вы сказали, вас зовут? Извините, я не расслышал.

– Меня зовут Марк, – мужчина неуверенно улыбнулся. – Я се­год­ня впервые посетил вашу проповедь.

Пауза.

– Мне понравилось…

Виктор потер лоб рукой.

Черт знает что! Похоже, этот ненор­маль­ный меня заразил. Кажется, скоро я тоже начну помнить.

Он улыб­нулся.

– Я рад, что посещение собрания нашего Общества принесло вам удов­летворение, но… – он возвратил платок, – благодарю. Поз­воль­те узнать, вы решили зайти ко мне по какому-то делу или?..

– По делу?

Марк удивился. По всей видимости, он сам впервые задал себе этот вопрос.

– Я… не знаю…

Ну вот, еще один лунатик.

– Не знаете? – Виктор непроизвольно повысил голос. – Но ведь что-то же вас сюда привело!

– Я не знаю!! – в отчаянии закричал мужчина. – Я на самом деле не знаю. Я слушал вашу проповедь. Потом, когда она закончилась, решил поехать на пристань. Я был вос­хи­щен вами и всю дорогу думал о… – он заволновался. – А потом мне показалось, что я… должен вернуться обратно.

– Показалось? – Виктор весь так и скривился.

– Не знаю, как это выразить словами… Просто, я был должен вер­нуться сюда…

– Чтобы спасти мне жизнь, – закончил за него Виктор.

Он откинулся на спинку стула и рассмеялся. Определенно, либо мир сошел с ума, либо мне необходимо провериться у психиатра.

Марк встал и взволнованно теребя в руках платок, начал пя­тить­ся к двери. Было довольно странно видеть этого громадного муж­чи­ну в такой растерянности.

– Ничего страшного, успокойтесь, – спохватился Виктор. – Си­ди­те, куда же вы?

– Я лучше пойду, – бормотал Марк.

На лице его был написан суеверный ужас.

– Лучше пойду…

Все так же задом, он протиснулся в дверной проем.

– Я очень рад. Большое спасибо. Непременно приходите еще. Мы ждем вас и всегда вам рады!.. – проорал Виктор обычную чепуху, хотя отлично понимал, что этот человек уже никогда не переступит по­рога их заведения.

Дверь закрылась, Виктор остался один. Он рассеянно обвел ком­нату взглядом и подойдя к окну, присел на подоконник. Случив­ше­еся совершенно выбило его из колеи. Создавалось такое впечатле­ние, что все они, и он в том числе, испытывают на себе послед­ствия чего-то… Чего-то грандиозного и невероятного. Словно бы что-то случилось, прошло, кануло в небытие, а силы этого «что-то» все еще продолжают действовать, приводя в движение челове­чес­кие судьбы и разыгрывая этот невероятный спектакль…

– Стоп!

Виктор спрыгнул с подоконника.

– На сегодня довольно.

Решительно подойдя к столу, он захлопнул папку, завинтил кол­па­чок и убрал ручку в карман. Сложив в дипломат разбросанные по сто­лу бумаги, он захлопнул крышку и выйдя из кабинета, запер за со­бой дверь.

На остановке его окружили люди в белых балахонах. Они били в длинные выпуклые барабаны, звенели, трещали, пели восточные мантры. Один из них ловко всунул Виктору небольшой бумажный лис­ток, и вся группа устремилась дальше.

«Общество Восточной Мистерии, – гласила бумажка. – Присоединяйтесь к Нам и ва­шей Душе будет обеспечено вечное наслаждение. В наше су­ма­сшед­шее время, когда вся планета катится в пропасть и не за го­ра­ми Разделение Мира, только Общество Восточных Мистерий мо­жет служить надежным гарантом спасения. Господь ждет вас!»

Подошел трамвай. Машинально засунув листовку в карман, Виктор поспе­шил занять свободное место. Двери сомкнулись, трамвай прозве­нел и медленно набирая скорость, тронулся с места.

– Следующая остановка, – прохрипело в динамике, – акционер­ное общество «Кронос».

Всепожирающее время… –  подумалось Виктору. – Надо бу­дет по­казать лис­товку Лисовичу, он это любит…

 

1995 г.